"Это пытка и величайшее унижение человека"

Как я работал почтальоном, или почему важнейший социальный институт – почта – разрушается на наших глазах. 

Рядом с нами существует множество миров, скрытых от нас, непонятных нам. Мы учимся в школе и постоянно общаемся с учителями – но мир учителя непонятен ученикам, и только став учителем, можно понять этот особый мир. Мы ходим в театр, но не знаем, что за люди актёры, чем они живут.

Любопытно, что эта закономерность верна даже в применении к самой простой профессии. Всю жизнь я часто и помногу пользуюсь почтой: получаю газеты, книги, письма, сам пишу. Я ведь писатель: писатель – тот, кто много пишет. На почте, которая обслуживает наш дом, меня почти все знают по имени. Казалось бы, я должен бы всё знать о почтовых работниках.

Но вот этим летом я решил сам поработать почтальоном. Как ни странно, профессия эта всегда меня привлекала. А тут понадобилось немного подработать, я как раз думал о том, где бы найти временную работу на лето, зашёл на почту, а там, прямо на входной двери, объявление: «Срочно! Требуется почтальон!»

И в первый же день своей работы я обнаружил, что, оказывается, ничего не знал о российской почте. 

Третье почтовое отделение Петрозаводска, где я работал: то самое, которое обслуживает наш дом, – по моим впечатлениям, лучшее в нашем городе. Люди там прекрасные: работают исключительно добросовестно, чётко, быстро, всегда вежливы, предупредительны. И начальник почтового отделения, Елена Петровна, тоже очень хороший человек и отличный работник.

Так вот – мои впечаления об этом, самом лучшем, какое только есть, почтовом отделении. 

Я работал почтальоном на 3-м участке: это 38 домов, из них около десятка – современные крупнопанельные здания ТСЖ, с консьержками в подъездах, в некоторых – до 200 квартир. Первые этажи заняты офисами, всего фирм около 100. Два общежития: в одном половину здания тоже занимают офисы, их десятки. На многих дверях – никаких вывесок. В общежития трудно попасть: ключей к домофонам нет. Внутри нет ни почтовых ящиков, ни номеров на дверях квартир.

Ещё на участке роддом, туберкулёзный диспансер (это соседние здания), пограничное управление и несколько старых деревянных домов («деревяшек», как у нас говорят).

Итак, тысячи две квартир и до сотни офисов. В день поступает в среднем примерно до 500 единиц различной корреспонденции. Простой и заказной, это помимо газет и журналов.

Всё это нужно разложить по адресам, прежде чем выходить на участок. А если дом большой, то и по подъездам.

Представьте себе этот процесс: огромная куча корреспонденции (писем, извещений, квитанций, бандеролей, газет) – её нужно разбросать по 50 (считая подъезды) разным точкам. Это физически непросто. Моё рабочее место на почте: небольшой обшарпанный древний столик – типа школьного стола (а, кажется, это и был старый школьный стол, видимо, списанный), и не менее древний продавленный стул с когда-то кожаным сиденьем. Помещение почты маленькое, тесное, еле можно пройти по узкому коридорчику.

Как на таком столике разложить почту по 50 адресам? Я брал всё домой и раскладывал в большой комнате на полу.

Раскладывать корреспонденцию приходилось дома, прямо на полу – в почтовом отделении мест нет.

Елена Петровна в первый день выдала мне сумку почтальона. Сумка большая. Но всё, что нужно разнести за день, туда всё-таки не влезает. Реально получается две сумки, а иногда и больше. Сумку эту носить я не смог: набитая, она страшно врезается в плечо. Другие почтальоны не ходят с такими сумками, а носят просто большие пластиковые пакеты. Я купил за 700 рублей тележку и возил свою сумку почтальона на тележке.

Тележки для почтальонов на Почте России не предусмотрены.

Итак, сначала нужно забрать свою почту. Если она заказная, на неё даётся накладная, где все письма под номерами, и извещения. Сначала нужно каждое извещение приложить к его письму. Потом разложить всю почту по адресам, для каждого адреса нужна особая папка (это тоже не предусмотрено: я купил себе большие прозрачные папки на свои деньги).

Раскладывание почты – исключительно противная, отупляющая работа, вроде работы на конвейере. Чтобы разложить почту, нужно часа три. Я спрашивал опытных почтальонов: они тратят на это примерно столько же времени. Просто физически невозможно сделать это быстрее. Берёшь письмо, читаешь адрес, находишь глазами, где там у тебя этот дом, бросаешь, потом следующее так же – а их 500 штук, если не больше. Плюс извещения, которые надо приложить к заказным письмам.

А когда заказная корреспонденция доставлена, нужно сдавать отчёт, для чего все извещения (или письма, если они не получены адресатом) раскладываются по порядку номеров в накладной. На каждом извещении должна быть подпись почтальона, а на недоставленных письмах надо написать «Оставлено извещение. Дата. Подпись». Если таких писем штук 50-60, то только на такие надписи уходит полчаса. Можно было бы просто ставить штампик «Оставлено извещение. Почтальон такой-то. Дата». Но такие штампики, хоть изготовить их пара пустяков, на Почте России тоже не предусмотрены.

Сортировать корреспонденцию по адресам и номерам в накладной могла бы компьютерная программа. То есть это будет такой компьютер с большим лотком: туда закладывается корреспонденция, там должен быть сканер с распознаванием, адрес считывается и на выходе компьютер выбрасывает письма сначала на один адрес, потом на другой – как-то так.

Когда человек делает работу, которую должна делать машина, – это пытка и величайшее унижение человека. Презрение, неуважение к человеку.

Сделать такую программу и такой компьютер сейчас – тоже пара пустяков. Но это просто никому не приходит в голову. У нас. Как там обстоят дела в других странах, не знаю. 

Итак, часов 5 нужно на сортировку корреспонденции – до выхода на участок и после него (после – чтобы сдать отчёт по накладной). Чтобы разнести всё по участку, такому, как мой, нужно тоже примерно 5 часов. Ведь за заказное письмо адресат должен расписаться. Как-то я вручал письма в пограничном управлении: дежурный расписывался за них около 40 минут (извещения, уведомления: а я ещё не требовал заполнять паспортные данные, как положено делать). А это только один адрес, и самый удобный: один дом – одна организация.

А если в доме 14 этажей, 200 квартир и 4 подъезда? Притом со стороны улицы – ещё с десяток офисов. Десятки заказных писем, половина адресатов оказывается дома – а они на разных этажах, в разных подъездах.

В общем, начинал я работу в 8 утра, заканчивал в 9 вечера. Я неопытный почтальон. Но, опять же, спрашивал опытных: почти то же самое. Физически невозможно успеть быстрее. 

При поступлении на работу полагается изучить свой участок. Но мне в первый же день дали обычные 500 писем – и я пошёл «изучать». Сначала меня повела почтальон Елена, но у неё свой участок, ей быстро надоела роль экскурсовода. А освободить её от своей работы – как можно? Кто сделает работу за неё?

Так что «изучать» пришлось по ходу дела.

Все на почте постоянно страшно спешат. Зайдёшь к Елене Петровне: у неё в одной руке ручка, в другой телефонная трубка, на столе перед ней – куча бумаг, компьютер работает, монитор весь облеплен записками – для памяти. Она всегда спокойна, вежлива, всегда исчерпывающе отвечает на любые вопросы, но постоянно выглядит усталой, даже измученной. Неудобно её отвлекать хотя бы на минуту.

Почтальоны же – как Фигаро: улетел – прилетел. С ними тоже разговаривать затруднительно. Хотя люди там все симпатичные, ко мне все отнеслись хорошо, сами всё объясняли, помогали. Но всем тоже страшно некогда. 

Уже через 3-4 дня я понял, что такой объём работы, какой я выполняю, – для двух человек. И то это будет непросто. Но тогда нужны две ставки, два оклада.

Я спросил Елену Петровну, можно ли работать на полставки – то есть на получастка. Она сказала, что нет. Один участок – один человек.

 – Но если я не успеваю?

– Я вас предупреждала: работа трудная. У нас все не успевают, в том числе начальник почты.

Кстати, сама Елена Петровна – начальник почты – тоже начинает работу в 8 утра, заканчивает в 9 вечера (хотя почта закрывается в 8 вечера). И работа у неё – очень напряжённая. 

Почему так? Точно не знаю, но предполагаю, что всё очень просто: руководство Почты России экономит средства. Оклад почтальона у нас – 14 тыс. (без налоговых вычет, разумеется). То есть на руки почтальон за такую каторжную работу получает сумму, на которую в нашем городе едва-едва можно свести концы с концами. Я, например, за коммуналку плачу около 5 тыс. Свести концы с концами – конечно, ОДНОМУ человеку. А если почтальон – женщина, у которой есть ребёнок, а мужа нет? А если – не один ребёнок? Трудно себе представить, но есть и такие почтальоны.

Большинство почтальонов – полубомжового вида. Постоянно усталые, плохо одетые, неухоженные.

И в то же время есть в этих людях какое-то достоинство. Они делают нужное, трудное дело – и чувствуют это.

И мне работа почтальона сама по себе тоже нравилась.

Хорошо каждый день выходить на свой участок. Встречать у домов тех же детей (с некоторыми я познакомился, и они со мной здоровались). Идти свободно, куда сам решил. Да, это свободная, хорошая работа. Хорошо быть каждый день под небом и иметь возможность думать, о чём хочешь, пусть твоё время и занято. Хорошо делать что-то явно полезное, честно зарабатывать себе на жизнь, ощущать себя достойным человеком. И усталость после трудового дня приятна.

Да, даже такая простая профессия может дать удовлетворение, помочь человеку ощутить себя Человеком.

Но не здесь, не в России.

В России никто не работает по-человечески. Или – «как бы ни работать, лишь бы не работать»: только притворяются, что работают, ничего не делая полезного, паразитируя на обществе. Или – работа каторжная: как у большинства учителей, как у участковых врачей и медсестёр, как, кстати, у проклинаемых «ментов» – и на такую же каторгу обречены сотрудники Почты России. 

В России полностью утеряно представление о работе как о достойном занятии. Утеряно представление о достоинстве человека.

Поэтому руководство Почты России видит в своих работниках почти бесплатных каторжников, на которых можно навалить кучу дел, самим ничего не делая, не пытаясь организовать работу своих сотрудников по-человечески.

Но и сами почтовые работники не представляют себе ничего другого.

Недавно я прочёл в какой-то газете о забастовке мороженщиц, добившихся от руководства своего предприятия улучшения условий труда (которые, конечно, были гораздо лучше, чем у российских почтальонов). Поразился – но потом увидел, что предприятие-то иностранное. Вот в чём дело!

А на своих родных предприятиях наши люди готовы терпеть что угодно. Им просто не приходит в голову возмутиться. Они не умеют объединяться.

Когда я увольнялся, Елена Петровна мне сказала: «Вот у нас станет лучше, и мы вас снова пригласим». Но лучше не станет – с чего бы. Чтобы стало лучше, надо бороться за свои права, а затурканные почтовые работники, которым некогда поднять головы, совершенно не способны на это.

Так образуется странная социальная гармония – мёртвая гармония: начальство довольно, что можно нещадно эксплуатировать работников за копейки, – а работники молчат.

В то же время работа многих почтовых отделений почти парализована. Не хватает операторов: везде огромные очереди. Не доставляется вовремя корреспонденция. Везде висят объявления: Срочно!!! Требуется почтальон!!!

Важнейший социальный институт разрушается, спокойно, буднично, в мирное время. Разрушается самими его сотрудниками.

Оказывается, чувство собственного достоинства – это главное для существования любого социума. Если у многих, у большинства, его нет – общество разрушается, начинается энтропия. И ничего нельзя сделать.

На моём – бывшем моём – участке есть дом 66 по ул. Варламова: это 6 коттеджей, построенных стенка к стенке. Они двухэтажные, наверное, метров по 200-250 квадратных каждый. Так вот, в одном из этих роскошных коттеджей не оказалось почтового ящика на дверях. Роскошная дверь. Роскошное жилище. Но почтового ящика нет. Это, кстати, совсем не новостройка.

Я и засунул «Российскую газету» в дверную щель. Иду дальше. Сзади меня окликают. Подходит очень солидный джентльмен и, явно нервничая, спрашивает, почтальон ли я. Да, я почтальон. И он стал очень обиженно говорить, что ему уже три недели не носят «Российскую газету». Он писал уже и руководству почтамта, и куда-то ещё. Что это такое?! Он говорил с болью в голосе, страдая. Я отнесся к этому человеку очень сочувственно, с пониманием, обещал узнать, в чём дело.

– А где вы живете?

– Вы сейчас у нас были: Варламова 66, квартира 4.

Ах, это та, где нет почтового ящика! Вот оно что!

– Я обязательно узнаю.

– Хорошо, узнайте. Безобразие какое!

И он ушёл, гордо подняв плечи, – этот обиженный ребёнок лет сорока, обладатель немалого состояния, потому что такой коттедж стоит сотни тысяч евро. Но почтовый ящик он купить забыл. И единственное, что его страшно возмущает в нашей стране, чего он не в состоянии вынести, – это то, что ему нерегулярно доставляют бесплатную «Российскую газету». Всё остальное его устраивает – это нет.

Как ни странно, есть какая-то связь между наивной, чистой и искренней детской обидой этого богатого джентльмена и особенностями работы Почты России. Она работает так, потому что у неё такие клиенты. 

Недавно у меня был день рожденья, – накануне я зашёл в ОПС-3, где недолго работал почтальоном, и подарил своим бывшим коллегам коробку конфет. В своей день рожденья я открыл почтовый ящик, и там оказалась красивая открытка – от коллектива ОПС-3.

Вот такие люди там работают. Прекрасные люди – но они какие-то виктимные. И поэтому приходится им вот так работать, вот так жить – и вот в такой стране.

«Чем хуже был бы твой удел, когда б ты менее терпел?» – спрашивал Николай Алексеевич ещё в позапрошлом веке, обращаясь к великому русскому народу.

Ответа так и не последовало. А на дворе – 21-й век.

Доколе?