В первой публикации ветераны демократического движения не без самоиронии пытаются разобраться, а возможна ли вообще в России оппозиция…

В.Б. Георгий Алексеевич, давайте вспомним, что мы с вами в некотором смысле – ветераны регионального демократического движения. Это было 20 лет назад. Именно тогда вовсю распускались языки и расцветали различные политические силы... И мы с вами в Костомукше создали партию-не партию, движение-не движение… Словом, черт его знает, что это было, но называлось «Демократической инициативой». И мы что-то, по своим скромным возможностям, пытались делать для утверждения демократических принципов. Почему мы с вами, хронически и безнадежно оппозиционно настроенные, сегодня не примыкаем ни к какому оппозиционному движению?

Г.К. На мой взгляд, у наших граждан неверное понимание оппозиционности. Недавно в одной костомукшской газете была фотография поляны, усеянной мухоморами, и подпись под ней: «Митинг оппозиции». В этом – укоренившееся у нас (не без помощи самой власти) представление о том, что оппозиционеры – ядовитые грибы на теле общества. Между тем, оппозиционность – это, прежде всего, неприятие монополии. На идеи, на власть – на что угодно! Мы с вами, Владимир Матвеевич, отрицаем в общественно-политической жизни черно-белые варианты. Мы за многообразие взглядов. Лишение нас возможности именно так воспринимать мир и утверждать эти принципы…

В.Б. …и делает нас оппозиционерами.

Г.К. Именно! А не примкнули мы ни к кому, я считаю, потому, что примыкать-то не к кому. Оппозиции в России сегодня нет и быть не может.

В.Б. Во-первых, она есть. Можно и нужно спорить о том, что она из себя представляет. Но она есть.

Г.К. Как раз то, что она из себя представляет, и не позволяет мне называть ее оппозицией. И повторюсь: таковой у нас в стране быть не может по определению. Поскольку нет почвы.

В.Б. Вы намекаете на то, что кукуруза в Заполярье не растет?

Г.К. Не растет. Оппозиции у нас нет, потому что мы в массе своей – государственники. И для нас власть – некий Абсолют. Она не может быть разделенной с кем-то. Мы не более чем ее подданные. А оппозиция возможна только там, где власть контролируется обществом, а не наоборот, как это у нас всегда было.

В.Б. Не согласен. То, что вы говорите, на мой взгляд, справедливо лишь по отношению к той оппозиции, которая в глазах большинства имеет право на существование. Тогда ее признают, с ней считаются и ей не мешают действовать. А она в России существовала всегда. Но всегда была в загоне, и ее всегда пытались извести на корню.

Г.К. Возможно, я не был точен. Уточню. Держать по адресу к власти кукиш в кармане – еще не есть оппозиционность. Подлинная оппозиция – это реальная сила, принимающая реальное участие в реальной политике. И предлагающая нечто конструктивное. Те же, кто на площадях надрывается, или, подобно нам с вами, на кухне оппозиционность разводит – это, извините…

В.Б. Последней своей фразой вы объяснили, почему я никогда не примыкал ни к какому оппозиционному движению. И если все сохранится на нынешнем уровне, то и не примкну.

Г.К. То, что вы называете оппозицией, – это для России упомянутая нами кукуруза, случайно выросшая в северном грунте – хилая и неудобоваримая.

В.Б. Для меня здесь неважны терминологические детали. И я солидаризируюсь с вами в главном: для меня оппозиция есть, а вот конструктивности в ней нет.

Г.К. Во времена, когда мы с вами резвились на поле создания нашей «Деминициативы», мы стремились, в первую очередь, к деидеологизации, что тогда понималось как освобождение от коммунистической идеологии. Но сегодня я с ужасом осознаю, что мы вообще оказались в полном идеологическом вакууме. Более того, у людей отвращение к какой бы то ни было идеологии. Какая же в этих условиях может возникнуть оппозиция?! Она ведь возможна только при столкновении идеологий. А у нас сейчас – сплошь политтехнологии.

В.Б. Верно. В предвыборных кампаниях программы партий и политических объединений фигурировать перестали.

Г.К. То-то и оно! Проводится заказанный опрос. К примеру, спрашивают избирателей, любят ли они сладкое. Если больше половины любят, партия выдвигает лозунг: «Всем по пирожному!». А последствия для здоровья политтехнолога волнуют мало. Вот и вся идеология…

В.Б. В период споров о третьем президентском сроке Путина какой-то ироничный социолог предлагал провести референдум с вопросом: «Не возражаете ли вы против третьего срока нынешнего президента?». Естественно, предполагалось два ответа: «да» и «нет». Получалось либо «Да, не возражаю», либо «Нет, не возражаю».

Г.К. Да как можно вообще состоять в оппозиции к власти, которая неустанно меняет «окрас»? Сегодня одни и те же люди способны демонстрировать то элементы либерализма, то тягу к авторитаризму… Ради любви избирателей они легко обещают то, что не возможно в принципе. Их же не ухватить!

В.Б. В этом блоке моя точка зрения с вашей не совпадает. Вы считаете, что оппозиция есть нечто, противостоящее чему-то реальному.

Г.К. Не противостоящее, а предлагающее альтернативу чему-то реальному.  

В.Б. Я думаю так: если есть люди, имеющие продуктивную, в их понимании, и конструктивную, в их понимании, программу, привлекающую их единомышленников, то им должно быть плевать, можно ли за что-то ухватить другую сторону, нельзя ли, и есть ли она вообще. В этом случае существует вероятность, что власть станет оппозиционной именно этим людям, у которых что-то имеется за душой, в отличие от такой власти.

Г.К. Все, вроде, так. Да не так. Программа нашей нынешней власти, собственно говоря, была сформулирована еще во времена Древнего Рима: «Хлеба и зрелищ!». И вот есть некие оппозиционные силы, гарантирующие гражданам хорошую жизнь. В будущем! А власть говорит во времени настоящем: «Мы вам повышаем зарплаты, повышаем пенсии, даем социальные программы…». И вот российский не гражданин, а подданный рассуждает: «Обещать можно все, что угодно. Но мне обещает реальная власть! И даже если она меня «кинет», то все же не на все сто. Что-то все же перепадет». В этих условиях невозможно быть оппозиционером. Привыкшие полагаться исключительно на власть, а не на свою инициативу, никому больше доверять не будут.

В.Б. Я по-прежнему думаю, что оппозиция в России всегда существовала. Но всегда выливалась в «разинщину», «пугачевщину» и оголтелый большевизм.

Г.К. Так это пседвооппозиция!

В.Б. Что значит «псевдо»? Мы же с вами не энциклопедию пишем.

Г.К. Ну, и где же конструктивность в русских бунтах?

В.Б. Тогда давайте сходиться во мнении, что оппозиция в России была всегда. Но при этом никогда не была конструктивной.

Г.К. Ладно. Я с вами здесь соглашусь, поскольку дискутируем сейчас не о терминологии.

В.Б. Когда нынешние оппозиционеры (я их таковыми считаю) кричат на площадях «Сарынь на кичку!», а их за это милицейскими дубинками охаживают, это впечатляет. Но что за этим? Либо антидемократические принципы, как у Лимонова, либо просто пустота. Как же можно быть с ними?

Г.К. Еще одна существеннейшая причина отсутствия у нас оппозиции: нет информационных каналов, которые были бы ей предоставлены. Потому что наша власть традиционно пренебрегает правилом стран с состоявшейся демократией, по которому информационные каналы должны предоставляться меньшинству. Что же остается нашей несостоявшейся оппозиции, чтобы быть услышанной? Только вести себя не совсем адекватно, чтобы привлечь к себе внимание. Им приходится не говорить нормальным голосом, а орать и эпатировать.

В.Б. То, как вы излагаете проблему, – замкнутый круг. Информационные каналы для оппозиции отсутствуют напрочь. Но если их предоставить, то, зная персоналии сегодняшних оппозиционеров, можно опасаться, что некоторые из них превратят свои информационные передачи в «Дом-3». И вот большинство нашего населения, подозревая все это, высказывается против предоставления оппозиции каналов. Их и не предоставляют, опираясь уже на мнение большинства.

Г.К. Да если бы у нас последние годы в этом смысле все было бы, как положено в гражданском обществе, вы к сегодняшнему дню оказались бы совершенно неправы! Оппозиция должна пройти возрастные этапы, прежде чем станет солидной и конструктивной. Но ее придушивают в младенчестве. И потому мы всегда будем иметь то, что имеем.

В.Б. Ладно, радио, телевидение… Но есть Интернет. Вам из него известно о хотя бы одном нашем по-настоящему крупном оппозиционном лидере? Мне – нет.

Г.К. Да откуда ему взяться, если, опять же, почвы нет? Если за либерально-демократические идеи готовы проголосовать менее одного процента населения!

В.Б. Не могу согласиться с вашим посылом о том, что яркие лидеры могут родиться только, фигурально говоря, в толпе. Сколько было единомышленников у Ленина на заре его политической карьеры? А у Гитлера?

Г.К. И Ленина и Гитлера вынесли «наверх» удобная ситуация и политическая проституция. Хотите мира? Будет! Хотите хлеба? Обтрескаетесь! И неважно, что в той ситуации дать сразу то и другое было невозможно. Сыграв на «больном», Ленин и Гитлер получили власть. Им нужна была послушная толпа, которую можно повести куда угодно.

В.Б. Да, народ не любит суровой социальной правды. И тот, кто ее высказывает, политически обречен, вне зависимости от убедительности его аргументов. Попытаюсь подвести итог нашему диалогу. Итак, мы оба не с «ними». Но вы потому, что считаете: не с кем быть. А я считаю, что есть с кем, но они мне не нравятся. Но хотя бы в одном мы сошлись: в том, что они недостаточно конструктивны.