Уже два года, как с нами нет Дениса Ваганова. Известного журналиста и яркого человека. Он был личностью противоречивой, и, может быть, кому-то покажется, что уходили и уходят и более известные, и более, если можно так сказать – однозначные. Не будешь же обо всех писать! Не напишешься... Но мне не дает покоя один вопрос. «Когда люди так уходят – они хотят нам что-то этим сказать. Что он хотел нам сказать?» – Александр Гезалов, руководитель благотворительной организации «Равновесие» и близкий друг Дениса, задаваясь этим вопросом, смотрел на меня так, словно был уверен, что я знаю ответ. А я, будучи не в состоянии оправдать этой надежды, чувствовала себя как будто немного виноватой.

Мы не были с ним близкими друзьями. Работали вместе, слушали «Дип Форест», музыка нам не мешала, мы могли писать и пританцовывать на стуле в такт. А когда в редакцию возвращалась с «полей» строгая и важная коллега, требовавшая для работы тишины, Денис законопослушно вставлял в разъем системного блока наушники. Предатель, – обижалась я, – мог бы из солидарности выключить музыку, – Денис же игнорировал мои осуждающие взгляды.

Он был очень начитанным и образованным. Обнаружить при нем свое незнание было стыдно. Он давал понять – иронично, но довольно обидно – что ты облажался. Но всегда давал и возможность выкрутиться из ситуации, умело пошутив или поиронизировав над собой. Мне это не всегда удавалось. И мне было неловко. Всякий раз мне казалось, что я окончательно упала в его глазах, и я всячески старалась реабилитироваться и понравиться. Я даже как-то польстила ему. Очень неуклюже. Он понял, я поняла, что он понял. Я вообще все больше убеждаюсь, что, если человек тебе нравится, правильнее и проще так ему об этом и сказать, а не маскировать свои признания самыми порой идиотскими способами…

Его называли большой жилеткой. К нему приходили плакаться и искать поддержки. Он мастерски умел убедить, что все отлично, все проблемы решаемы и выход всегда рядом. «Не дрейфь, Ленка, у нас журналистов не убивают. У нас их даже не бьют!», – подбадривал он меня перед каким-то редакционным заданием. Я очень люблю эту его фразу и часто призываю ее на помощь в минуты трусости.

А потом случилось все то, что случилось. Его, наверное, можно осуждать за это, и ставить ему все произошедшее в вину. Меня не было в городе в то время, я слышала лишь отголоски, что на него, конечно, спустили собак.

Он был жизнелюбом. Он был тусовщиком. Он был рокенрольщиком. Человеком, который любил жить. Тех, кто получать удовольствие от жизни побаивается или не умеет, это не может не раздражать: ведь, наверное, в таком случае комфортнее не знать, что бывает по-другому. Я не думаю, что кто-то всерьез желал ему зла. Просто вот он такой веселый и беззаботный, и так хочется ему что-то доказать, убедить в своей правоте, и ты выбираешь средства повыразительнее, а он молчит в ответ. И это злит, игнорирует, богема, блин, презирающая общественное мнение! И выбираются еще более выразительные средства, чтобы проняло, чтобы докричаться. До него – который в этот момент старательно выводит на бумаге предсмертную записку.

Денис Ваганов

Я вернулась в город аккурат к похоронам. Я помню ощущение обиды и даже злости – ну как же так? Ведь это он убеждал, что выход есть всегда, ведь это к нему шел, чтобы он вселил в тебя уверенность и смелость действовать. «Слишком много друзей, слишком мало любви», – называет это Гезалов. – «Ваганов всегда был в центре внимания. У него было все, чтобы быть заметным по жизни. В нем было очень много жизни – очень много. И эта его несуразная одежда... Когда я подарил ему белые брюки, он не вылезал из них. Я не рвался в друзья к нему, дружба возникла сама собой. Денис занимался серьезными видами спорта. Подвижная, мобильная, увлекающаяся натура, жадная до впечатлений. Как-то раз мы целый день плющили банки, чтобы понять, на какую сумму в день живут городские бездомные. «Наплющили» на бутылку водки с нехитрым «закусоном», купили стиральный порошок и мыло и передали в «ночлежку». Вспоминаю наши походы с подарками для заключенных в СИЗО, где нас часто спрашивали местные обитатели, не братья ли мы. Причем Денис сразу заходил в камеры, общался с людьми, в то время как другие журналисты всегда топтались на пороге в смущении и неловкости. Знаю, что за ушедших ТАК, не молятся. Но я молюсь за него. Он достоин этого, как немногие».

 

Когда такое происходит, каждый виноват.

Что он нам хотел сказать? Может, не сказать – спросить? Спросить, почему нам так жалко друг для друга немного сострадания? Человеческая жизнь так хрупка и уязвима. Почему мы так не боимся делать друг другу больно? Почему так не боимся друг друга терять? Ведь это очень-очень страшно – терять.

Мы не были близкими друзьями. Но мне его не хватает. Я скучаю по нему.