Природоохранная проблема для жителей Карелии стоит вроде бы довольно остро. Власти говорят об экотуризме, брендировании территории и, конечно, о "беспрецедентных мерах государственной поддержки туристической отрасли региона". А тут сегежский казус. Мёртвые птицы, жёлтый снег и неназывание катастрофы катастрофой. Ведь действия властей должны выглядеть понятными, необходимыми и профессиональными.

Трагический случай, в котором проявляется хрупкость природного окружения, всегда переживается острее. Вот люди, как и все мы, готовили завтраки, отводили детей в школу, потом шли на работу, начинали думать о подготовке новогодних подарков для друзей и знакомых. А тут, с того самого утра, привычного ритма у этих людей больше нет. Причину, кажется, уже обнаружили. Точнее так – причину уже вывели за пределы контура, связанного с деятельностью целлюлозно-бумажного производства. Поспешные заверения в сугубо природоаномальной подоплеке стали почти традиционными. "Превышение показателей сульфида и сероводорода не обнаружено… превышение нормативов не зафиксировано". Ну, значит, всё норм, а фактические причины как будто делают саму трагедию бытовой, а значит, в каком-то плане обыденной. Ну, снег не того цвета, ну, птиц жалко, но такое бывает.

Это как авиакатастрофы, в которых по статистике погибают немногие. Именно они попадают в первые сюжеты телевизионных новостей и на первые полосы газет, о них долго говорят. А о крупных автомобильных катастрофах говорят немного и забывают быстро, хотя погибших в них в общих цифрах куда больше. Нестоличный статус Сегежи отстранил ситуацию: на месте этих людей сложно представить себя каждому.

Так уж мы устроены, что природная (или всё-таки техногенная?) трагедия делит общество на две части. Одна начинает искать её причины (а где причины, там могут появиться и виновные), чтобы такое не повторилось в будущем. Другая сразу отрезает: не время искать виновных, главное, что люди не погибли, помолчите, а специалисты потом разберутся.

Разумеется, власти очень выгодна вторая позиция и "медийное сопровождение" сразу начинает её транслировать: давайте сплотимся, Управление Росприроднадзора уже проводит проверку и совсем скоро разберётся, а кто ищет причины – тот политиканствует и пляшет на птичьих косточках. Как будто бы поиск причин (и виновных, в том числе) мешает сочувствовать и внимательно следить за действиями надзорных органов в сфере природопользования.

Новости, подобные сегежскому ЧП, действительно стали бытовыми, в том числе и усилиями пропаганды: не теракт, значит ничего страшного, люди не погибли, значит и скорбеть не стоит. Происходят такие случаи регулярно, но на имидж региона с первозданной природой оказывать влияние не должны.

Тем не менее, крупные промышленные предприятия и в целом моногорода продолжают оставаться самыми опасными и самыми бытовыми (и потому малозаметными) сферами для жителей Карелии. После громких слов очередного высокопоставленного республиканского чиновника о прорывах один из моих сегежских приятелей пошутил: "Каким прорывом считать прорыв трубы горячего водоснабжения – инфраструктурным или технологическим?". Такие шутки уже начинают восприниматься как горькие.

Память о природоразрушительных катастрофах быстро уходит в быт. При этом такие трагедии на деле оборачиваются постоянным страхом: они касаются всех и каждого, и, если из происшествия не делаются выводы, тем страшнее нам должно быть жить каждый день – в Сегеже, в Надвоицах, в Кондопоге, в Петрозаводске.

Олег Реут, политолог, публицист