Заслуженные врачи Карелии, заведующие отделений Республиканской больницы им. Баранова Юрий и Наталья Сильвестровы рассказали о семье медиков, потерях в образовании, смертях пациентов и коронавирусе.
Они выросли в семьях известных и статусных в Карелии врачей. После окончания медфака могли остаться работать в Петрозаводске, но поехали в районную ЦРБ. В 90-х годах у этих уже довольно опытных медиков была возможность эмигрировать, но они отказались от этой идеи. Большую часть своей жизни они отдали Республиканской больнице, где доросли до заведующих отделениями. Несмотря на свой пенсионный возраст, они находились и находятся на передовой борьбы с коронавирусом. И даже когда один из них заболел ковидом и попал в госпиталь для ветеранов, он продолжил консультировать врачей в реанимации.
Сегодня в нашей рубрике «Здравствуйте, доктор» — сразу два доктора: Юрий Владиславович и Наталья Дмитриевна Сильвестровы, заведующий эндоскопическим отделением и заведующая ревматологическим отделением Республиканской больницы им. Баранова. Уважаемая семейная пара врачей.
— Вы стали медиками потому, что у вас выбора не было? С такими сильными родителями-врачами по-другому быть не могло?
Н.Д. — Наши родители заложили основу медицинских династий.
Ю.В. — Мои родители, молодая семья врачей, приехали работать в поселок Харлу. Ни бабушек, ни дедушек рядом не было, поскольку одни жили в Крыму, другие — в Ростове. За мной, совсем маленьким, приглядывала нянечка-финка. А потом родители, когда уже работали в Петрозаводске, брали меня в Республиканскую больницу. Медсестры со мной нянчились. Я им помогал мыть шприцы, точить иглы. Часто ночевал в больнице. Есть медсестры, которые и сейчас меня могут назвать Юрасиком. Они помнят меня маленьким.
Дома всегда разговоры были о здравоохранении. Родители меня многому учили. Папа говорил по-немецки как по-русски, читал на английском. Мама знала немецкий. Они выписывали немецкий медицинский журнал. Читали статьи, переводили, обсуждали. И это все на моих глазах.
Когда ходил в школу с углубленным изучением английского языка, записался в публичную библиотеку и брал там для папы материалы на английском языке по медицине. Помогал ему переводить статьи. И лет 30 назад я перевел руководство к плазменному фотометру, который стоял в отделении А. П. Зильбера.
И я даже не думал, куда пойти после школы. Папа спросил, куда я буду поступать. Я ответил, что на медицинский. «Правильный выбор. Будет кому нас лечить», — сказал папа. А на курсе в ПетрГУ мы с Натальей и познакомились.
— Н.Д. — Если Юра был уверен, что выберет медицину, то я сомневалась.
Мои родители приехали в Карелию по распределению после учебы в Санкт-Петербурге. Мама всю жизнь в баклаборатории и в медучилище отработала, а папа, Дмитрий Федорович Исполатов, был главным врачом санэпидстанции. С 1980 по 1989 год занимал пост министра здравоохранения Карельской АССР.
Я получила аттестат о среднем образовании в возрасте 16 лет из-за эксперимента в школе № 11, где нас из третьего класса перевели в пятый. Была маленькой и инфантильной. Любила рисовать и хотела стать художником по тканям. Но родители мня никуда не отпускали. Брат уже учился на медфаке, интересно рассказывал о вузе. Я решилась пойти на медика. Изначально думала, что стану педиатром. Но в ПетрГУ отменили ординатуру по детским болезням и нас отправили в терапевты. Юрин папа, Владислав Семенович, всегда говорил: «Наташа, будь рентгенологом, очень хорошая специальность». Я изначально готовилась работать в кардиологии, заниматься функциональной диагностикой. Чуть позже, когда открывалось ревматологическое отделение в Республиканской больнице, Владислав Семенович сказал: «Ты всегда хотела работать с людьми!» И с 1987 года я в ревматологии.
— Но до карьеры в Республиканской больнице вы три года работали в Олонце. Дети известных врачей поехали по распределению в районную больницу. Неужели папа, глава Минздрава, не мог оставить в Петрозаводске?
Н. Д. - Когда мы с Юрой окончили вуз, как отличники выбирали место работы в числе первых. Тогда папа спросил: «Вы хотите остаться в городе или уехать?» Мы хотели уехать и не прогадали.
Ю.В. — Нам хотелось оторваться от родителей, жить и работать самостоятельно. У тех специалистов (особенно это хирургии касается), кто после учебы сразу попадает в лечебное учреждение в городе, одна болезнь, тормозящая их развитие, — неспособность в течение долгого времени брать ответственность на себя, принимать решения самостоятельно. И получается: маленькая собака до старости щенок. А в районной больнице у тебя есть телефон, можешь позвонить в Республиканскую больницу проконсультироваться, но работаешь сам. В настоящее время еще проще — есть возможность теле-медицинских консультаций онлайн.
Район нам очень много дал. Если бы не однокомнатная квартира, где мы жили с трехлетней дочкой, и никаких перспектив получения другого жилья, мы бы не уехали из Олонца.
— Неужели вам, молодым специалистам, не страшно было в районной больнице? Вашего папы, профессора, кардиохирурга, создателя торакального отделения Владислава Сильвестрова рядом не было, от вас зависела жизнь тяжелых пациентов.
Ю.В. — Когда я приступил к работе, заведующий уехал на учебу в Петрозаводск, опытный хирург находилась на больничном с маленькими детьми. Мы с травматологом работали на отделение в 60 коек. Ставочный прием хирурга, полставки травматолога и все срочные вызовы — это все на двоих. Мы поделили функционал. Я работал больше с уклоном в хирургию, мой более опытный коллега — в травматологию. И мой первый вызов — гангренозный холецистит. Вторая операция — опухолевая толстокишечная непроходимость. Конечно, было страшно и за больного, и за свою шкуру. Не верьте тем, кто говорит иначе. Это все бравада. Я звонил своему куратору — отцу. «Что ты собираешься делать?» — спрашивал он. Я рассказывал, как проведу операцию. «Так иди и оперируй!» — подытоживал папа. А были случаи, когда он или его коллеги приезжали, помогали.
— Наверняка спасти всех пациентов не получалось. Первые смерти помните?
Ю.В. — Смерть всегда страшна. Другое дело, что есть ожидаемая смерть, а есть внезапная смерть. Иногда все идет хорошо, пациента ждет выписка. И вдруг трагическая смерть от фатального осложнения. А пациенту было всего 27 лет. Ты переживаешь, душа болит. Ночью крутишься, как пропеллер в кровати, просыпаешься в поту.
Н.Д. — И все это время ты думаешь, а все ли я правильно сделал.
Ю.В. — Если хороший специалист в большой хирургии, ты всегда будешь в первую очередь искать свою ошибку. Потому что не ошибается тот, кто не работает. Вранье, когда говорят, что врач всегда безупречно работал. Был один великий хирург — Сергей Сергеевич Юдин. Когда он работал в Москве, был директором института, оперировал членов правительства СССР и других стран, одного человека спросили, а что Сергей Сергеевич оставил после себя в районе, где начинал свою карьеру. Ответ был простым: «Кладбище». Да, это жестко, грубо, но это правда. К сожалению, каждый хирург имеет свое кладбище. И у меня оно есть. И я помню пациентов, которых потерял.
Н.Д. — Конечно, мы помним больных. Но у меня с годами эмоциональное восприятие стало другим. Я стала спокойней. Во время дежурств нередко умирают больные.
— Вы, заведующая отделения, продолжаете дежурить?
Н.Д. — Это вошло в привычку. Раньше двое суток в месяц дежурили бесплатно. А в 90-х за дежурства стали платить. Доктора за 50-т сказали, что за деньги пусть дежурят молодые. Увы, денег никогда не хватало, и я стала работать. Сейчас я официально дежурный врач приемного покоя. Через нас проходят разные больные. Когда не было сосудистого центра, к нам везли из Прионежского района пациентов с инфарктами, инсультами, тромбоэмболией. Сейчас попроще. Но все равно работы хватает.
— Вы очень много времени проводите на работе. А домой тоже работу приносите?
Ю.В. — Бывает, что приносим. Проблема в системе получения информации. Монографии — это, как правило, переписанные импортные руководства и не всегда грамотно переписанные. А пока оформляется и издается монография, пять-десять лет проходит. И ведь не всегда переводят хорошо. Бывает, что и гугл-переводчик используется. Это настоящий кошмар. В результате сам ищешь последнюю информацию через американские, английские поисковые системы, как правило, платные, если, конечно, друзья-хакеры их не взломают. Где это будешь делать? Дома.
— Вы читаете исследования по медицине на английском языке?
Н.Д. — Юрий Владиславович свободно читает.
Ю.В. — Мы изучали латынь, а в медицинских работах много латинских терминов. Да, иногда сложно, когда много оборотов, но в принципе все понятно. Не нужно в совершенстве знать язык, нужно иметь усидчивость.
Н.Д. — Заниматься дома, это нормально. А сейчас нас нагрузили непрерывным образованием с просмотром лекций по интернету. Как хочешь, а баллы заработай. На работе, где только один компьютер с интернетом, этим заниматься возможности нет.
Ю.В. — Это все издержки нашего профессионального образования. Образование для дипломированного специалиста-медика — это чтение периодики и поездки на конференции, симпозиумы. А о баллах сегодня много шуток ходит, вплоть до того, что их купить можно. И это относительно недорого, если ты хорошо зарабатываешь. Но мои друзья в Израиле и Америке получают образование, постоянно читая современную периодику и бывая на конференциях, где всегда есть мастер-классы и демонстрируются те или иные операции. Баллы за такую учебу зарабатывают. А наша система пока несовершенна.
— А что вы думаете о современном базовом образовании? Оно хуже, чем раньше было, когда вы учились на медицинском факультете ПетрГУ?
Н.Д. — Думаю, что нынешнее образование примерно такое же. Но все зависит от самих студентов. К нам приходят молодые доктора, есть очень умненькие специалисты.
Ю.В. — Основа — это вуз. Я считаю, что кафедра госпитальной терапии — это лидер по качеству подготовки специалистов. Но кафедра должна давать алгоритмы понимания болезни, алгоритмы поиска информации по этой болезни и алгоритмы лечения. А дальше ты должен читать, дорабатывать. А европейские, американские рекомендации, национальные рекомендации — это уже нюансы. Так что любая кафедра должна учить поиску, анализу медицинской информации, пониманию больного. У нас были преподаватели, которые не являлись великими хирургами, но именно они научили нас философии понимания больного. Например, Валентин Львович Дробнер, которому сейчас за 90 лет, — врач-уролог. Урология — узкая специальность по сравнению с хирургией. Но Валентин Львович научил, как подойти к пациенту, как написать алгоритм лечения (тогда у нас ещё не было доказательной медицины и стандартов лечения пациентов).
Н.Д. — Уровень образования упал в школе. Абитуриенты уже не так подготовлены, как раньше. Наверное, начинать нужно со школы.
Ю.В. — Когда был СССР, была система образования: школа-вуз. Когда спрашивали, какое самое страшное оружие в Советском Союзе, кто-то из великих на Западе ответил: «Основное оружие — это качественное образование». Увы, мы это потеряли. Старое разрушили, а новое не создали и пытаемся это модернизировать. Как модернизировать ничто?
— Вы сами преподаете?
Ю.В. — Раньше преподавал. Сейчас уже мой ученик преподает на кафедре госпитальной хирургии. Что самое интересное в преподавании, ты не просто должен знать предмет, ты должен хотеть этим заниматься и любить студента, как говорил Валентин Львович Дробнер. Кроме того, ты должен к занятиям готовиться, подавать свежий, современный материал. Если ты будешь что-то сухо излагать, то люди устанут от тебя. Поэтому в лекцию нужно вставить и анекдот, и веселую историю. Нужно уметь подать знания так, чтобы студенту было интересно. Учитель как повар. Есть желание — приготовишь вкусно. Начнешь варить три минуты то, полчаса это, блюдо может и получится, но вкус будет другим.
Кроме того, у каждого преподавателя должно быть самолюбие. Должен быть выхлоп от работы — подготовлены хорошие специалисты. Меня студенты любили. И я получал удовольствие от работы. Если в аудитории меня слушали два из десяти студентов, мне было этого достаточно, я мог выложиться полностью. Главное — получить «сырых» студентов, группу, у которой еще не было ни одного преподавателя по хирургии, которые не видели халтуры в преподавании. Это пластилин, из которого ты можешь что-то слепить.
Сейчас слово учитель у нас замызгано. А на Востоке учитель — это бог, это царь. Он учит философии жизни. И я именно так относился к своим учителям. Считаю своим учителем Анатолия Петровича Зильбера, хоть я не и не анестезиолог, а хирург. Я любил его лекции. Он заставлял думать, учил понимать болезнь и мог читать лекцию для пяти человек.
— Как сейчас говорят, вы находитесь на передовой в пандемию, которая, к сожалению, не заканчивается. Коронавирус сильно изменил вашу жизнь?
Ю.В. — Я до сих пор работаю консультантом в Госпитале для ветеранов. Меня вызывают на консультации и в инфекционную больницу. И сам я переболел коронавирусом, лежал в госпитале..jpg)
— Тяжело переболели?
Ю.В. — Можно сказать, что состояние было между средним и тяжелым. В больнице провел дней десять.
Н.Д. — Мы с дочкой и внучкой тоже переболели, но легко перенесли инфекцию.
Ю.В. — Конечно, коронавирус — это беда. И сейчас беспокоит то, что у нас повторяется шведский вариант. Когда началась первая волна коронавируса, в Швеции болела молодежь. Если такие пациенты попали в реанимацию на искусственную вентиляцию легких, они все погибали. Я не понаслышке об этом знаю. Мой близкий приятель, бывший реаниматолог Республиканской больницы, эмигрировал и сейчас работает в королевской клинике в Стокгольме. Пожилые люди от любой болезни уходят. А вот когда на твоих глазах умирают 30-40-ка летние пациенты от фатальных осложнений от коронавируса, это больно.
Но то, что сейчас мы видим в СМИ о коронавирусе, больше напоминает помойку. Я считаю, что государство проиграло медийное пространство всяким балаболам, блогерам, лежащим на диване и строчащим всякие памфлеты. Профессионалам сегодня не верят. И даже если говорить о смертях, очень сложно определить, от чего именно умер пациент. Близкий друг моих родителей попал с шестым по счету инсультом в больницу, и он заболел коронавирусом. Так от чего он умер? От коронавирусной инфекции или от инсульта? А люди трактуют как им выгодно, особенно в соцсетях.
Та же история и с прививочной кампанией. В Израиле более 70 процентов населения уже привито. Мой друг и вся его семья сделали прививку. И он сейчас спокойно едет отдыхать в страну басков на север Испании — юг Франции..jpg)
Моей маме, которой скоро будет 90 лет, уже сделали прививку. Она ее хорошо перенесла. Я тоже собираюсь вакцинироваться вне зависимости от уровня антител.
Н.Д. — В США, где живет моя троюродная сестра с сыном, на антитела вообще не проверяют, сразу всем делают прививки, не спрашивая.
— У вас друзья и родственники по всему миру: Израиль, Швеция, США, Австралия и т. д. Многие из вашего окружения уехали за границу. А у вас никогда не было желания эмигрировать?
Ю.В. — Не буду лукавить, желание было. И мой папа говорил, что может стоит подумать об эмиграции. Но потом отец изменил к этому отношение. Он стал верить в то, что Россия изменится. И я в это поверил. Сейчас сложно сказать, нужно было уезжать или нет. Когда в соцсетях, в клубах по интересам, меня спрашивают о правительстве, политике, я отвечаю: «Iʼm a physician, but not a politician». По-английски звучит красиво. Но я действительно врач, а не политик. А во-вторых, нужно подразделять две вещи: страна и государство. Я безумно люблю свой страну, свой край и счастлив, что живу здесь. К государству по ряду позиций отношусь скептически. Душевной истерики по поводу того, что я не уехал в свое время, у меня нет и не было.
Н.Д. — Мне всегда казалось, что мне психологически будет за границей тяжело. И я всегда была привязана к родителям.
— А в Республиканской больнице вам работать комфортно?
Ю.В. — Если поставить цель, то везде можно найти недостатки. Свинья грязь везде найдет. Но нужно быть оптимистом, стараться помогать, делать так, чтобы было лучше, быть креативным человеком. Тогда есть смысл работать заведующим отделения. А комфорт понятие относительное. Без пафоса можем сказать, что нам в больнице комфортно.
Н.Д. — По факту мы уже пенсионеры. Можем в любой момент написать заявления и уйти. Но нам все еще интересно работать.
Ю.В. — Здесь вся моя жизнь прошла. Больница как второй дом. Так что еще поработаем.
— Вы строгие начальники?
Н.Д. — Я мягкий и справедливый начальник. Меня никто не боится.
Ю.В. — Я тоже не строгий заведующий. Мои подчиненные делают, что хотят в профессиональном плане. Моя задача, чтобы они развивались. Ведь суть начальника не возвыситься, опираясь на плечи молодых докторов, как пахан. Наоборот — пусть они растут. Нужно их толкать, обеспечить их развитие. Хотя в нашей стране это сложно, когда финансы поют романсы. Но в нашем отделении эндоскопия развивается, доктора ездили не только по России, но и в Германию на учебу. Пусть они поднимутся выше тебя, этого нельзя бояться. И если у тебя нет этого страха, у тебя будут хорошие ученики и в отделении все будет хорошо.
— Юрий Владиславович, а вы не завидуете Больнице скорой медицинской помощи, где недавно открыли эндоскопическое отделение? Такого современного дорогостоящего оборудования у вас нет.
— Глупо завидовать. Зависть человека губит, это удел слабых и убогих. Она не дает ему развиваться, съедает его изнутри. И я никогда никому не завидую, иначе бы уже инфаркт заработал. У БСМП появилась возможность, выделили деньги, создали современное отделение. Это же здорово. Этому надо только радоваться. Люди получат качественную помощь. Нужно не завидовать, а добиваться, чтобы у тебя было хорошо, чтобы возглавляемая тобой служба развивалась. Занимайся своим делом, и все получится.
Наталья Соколова
