Заведующий отделением анестезиологии-реанимации БСМП Игорь Подзамков – о тяжелых пациентах, страхах, резервах организма, честности и приметах.
Его пациенты находятся между жизнью и смертью. Он вместе с командой специалистов никогда не отступает, каким бы сложным случай не был. Но порой удается спасти 98-летнего тяжелого пациента, а 20-летний погибает, не приходя в себя. Почему так происходит? Какие недуги губят людей? Как медики переносят смерти своих пациентов? И почему в отделении реанимации нельзя желать спокойной смены? Об этом и многом другом нам в интервью рассказал заведующий отделением анестезиологии-реанимации БСМП с палатой реанимации и интенсивной терапии, врач-анестезиолог-реаниматолог Игорь Подзамков.
- Игорь Сергеевич, самые сложные случаи достаются врачам в ИТАРе, где человек находится между жизнью и смертью. Выбирая профессию, вы хотели постоянно работать на передовой?
- Если честно, я даже не думал о выборе специальности. Я родился в поселке Найстеньярви. Моя мама, фельдшер, все время говорила: «Иди в анестезиологи». Я же хотел быть нейрохирургом. Но на последнем курсе медицинского факультета Арина Павловна Спасова и Виктор Васильевич Мальцев меня сманили. Когда проходили обучение по циклу по анестезиологии и реанимации, мне стало это интересно, и я выбрал эту специальность.
- Вы уже более 10 лет не изменяете своей специальности анестезиолога-реаниматолога. Причем 9 лет отдали Республиканской больнице и только полтора года трудитесь в БСМП. Обычно все стремятся в главную клинику республики, а вы из нее ушли.
- Меня пригласили на должность заведующего в Больницу скорой медицинской помощи. Были здоровые амбиции, хотелось уже самому быть руководителем. Хотя понимал, что работы и ответственности будет больше. А Республиканская больница и БСМП - это две разные больницы с разными функциями и задачами. Республиканская больница нацелена на выполнение плановых операций. Хотя там есть своя срочная служба. Но она не так загружена. БСМП - единственная больница в Петрозаводске, а теперь еще и в Карелии, которая принимает экстренных пациентов. Здесь работа сложнее. В больницу поступают люди неподготовленные, без предварительного обследования, без какого-либо анамнеза, в тяжелом и крайне тяжелом состоянии. Но меня не пугала эта работа. Я очень часто ездил подрабатывать в районных больницах. Поэтому понимал, куда я иду. Центральная районная больница отличается только количеством пациентов и возможностями диагностики. В остальном это та же БСМП. Боятся такой работы не стоит. Любую работу можно структурировать. Наше отделение работает без сучка и задоринки. Можем обслужить любой профиль: терапевтический, хирургический. Политравмы встречаются у нас часто. Мы работаем мультидисциплинарной бригадой: хирурги, травматологи, нейрохирурги, анестезиологи, специалисты УЗИ, КТ. Мы вместе устанавливаем диагноз, решаем нужна или нет операция, назначаем или не назначаем дальнейшие обследования, выбираем тактику лечения. 
- Но с первыми пациентами в начале карьеры вы не были так уверены в себе?
- Было страшно. Я начинал свою деятельность в Костомукше. Отработал там не так много – 2,5 недели, - но первый пациент у меня был с гастродуоденальным кровотечением. Рвота кровью меня испугала. Я забыл, что нужно делать. Меня успокоил очень опытный хирург в костомукшской больнице: «Все будет нормально, соберись». Я взял себя в руки. Конечно, когда нет опыта, теряешься, боишься поставить неправильный диагноз, назначить неправильное лечение. От реанимационных действий зависит не только здоровье пациента, но и жизнь. Такая ответственность тебя постоянно гнетет.
- С какими самыми тяжелыми случаями пришлось столкнуться в своей практике?
- Самые тяжелые случаи – это пациенты с абдоминальными проблемами – панкреатитами. Ты бросаешь на них все силы, применяешь все свои знания, а заканчивается все фатально. Это очень тяжелая патология, и даже молодые пациенты часто погибают. Сложно бывает, когда люди поступают в больницу с серьезными ожогами. Ну и дети. В районах я занимался их лечением. Это всегда тяжелые случаи. Когда ты видишь ребенка в тяжелом состоянии, когда рядом плачущие родители, врачу приходится нелегко. У меня были такие маленькие пациенты с перитонитами, тяжелыми вирусными пневмониями.
А за полтора года в БСМП часто сталкивался панкреатитами. Был пациент с торакальной травмой. Его избили на улице, сломали ребро, которое проткнуло легкое. Он был очень тяжелый. Но мы его вытянули. А летом была тяжелая пневмония. Мужчина 56 лет долго занимался самолечением дома. Когда поступил к нам, мы думали, что он не выкарабкается, но он выжил.
- Помните первого пациента, которого не смогли спасти?
- Конечно. Это была очень приятная женщина 50-ти с небольшим лет. У нее был панкреатит. А я только-только пришел в Республиканскую больницу. Она поступила в сознании. Мы с ней общались. Я до сих пор помню, на какой койке она лежала. Перед тем, как перевести ее на искусственную вентиляцию легких, она говорила: «Сейчас я поправлюсь, будем целыми днями с мужем по набережной гулять».
Общение с пациентом, когда ты понимаешь, что гулять он уже не будет, тяжело пережить. Мы с хирургами пытались спасти эту молодую еще женщину, но безрезультатно.
- А как с этим врачу жить? Вы приходите домой и оставляете все эти переживания за дверьми?
- Когда только начинал работать, было тяжело. Я говорил своим старшим коллегам, что мне снятся пациенты и работа. Но меня успокаивали: «Игорь, это все по неопытности. Потом все пройдет». И действительно, с возрастом ты по-другому к этому начинаешь относиться. Здесь главное для молодого доктора не начать заглушать эти переживания алкоголем.
К сожалению, некоторые врачи не справляются с психологической нагрузкой, выгорают, становятся более грубыми, циничными. Всем докторам необходимо обладать известной дозой здорового цинизма, ведь всех не пожалеешь. Но становиться абсолютно безразличным к своим больным, приходить в больницу и выполнять работу как робот и уходить домой с легким сердцем и пустой головой, врачу нельзя. Хороший доктор все равно переживает за своих пациентов. Просто нужно контролировать свои эмоции, не нести их домой. Но сейчас, когда я стал заведующим, я и в свои выходные дни на связи с отделением: либо я звоню, либо мне звонят и рассказывают о состоянии пациентов.
- С родственниками тяжелых пациентов вы сами общаетесь или предпочитаете переложить эту нелегкую ношу на коллег?
- Как заведующий отделения, по крайней мере, первые встречи с родными и близкими пациентов провожу я. Потом дежурные врачи чаще с родственниками общаются.
- Вы честно говорите родным о том, что ждет пациента?
- Я никогда ничего не скрываю. Понимаю, что родственникам это тяжело выслушивать, особенно если это молодой пациент, а шансов на выздоровление нет. К сожалению, у нас нет помещения, где можно было пообщаться в спокойной обстановке, а не в коридоре ошарашивать людей. Но я считаю, что врачи должны говорить с родственниками прямо, нельзя давать им ложных надежд. Иначе люди себе потом нафантазируют. Пока человек в реанимации, никаких прогнозов делать и говорить нельзя.
- Но с пациентами у вас другой разговор?
- Когда мы понимаем, что человек начинает угасать, нужно его переводить на ИВЛ, мы говорим, что сейчас ему станет полегче, он поспит. Сказать пациенту в лоб, что он умирает, никто из нас не сможет. Это негуманно.
- Как долго человек может находиться в ИТАРе?
- В моей практике был больной, который провел у нас 11 месяцев. У него был перелом шейного отдела позвоночника, так называемая травма ныряльщика. Молодой человек нырял в воду, а там оказался камень. Пациент был постоянно на ИВЛ. Перевести его куда-либо мы не могли. Молодой человек умер.
- А с чем чаще всего в реанимацию поступает молодежь?
- На первом месте травмы. Потом идут наркотические и алкогольные отравления. Часто встречаем декомпенсацию бронхиальной астмы. Юные, протестные, не знающие страха смерти, не принимают препараты, назначенные врачами при астме, а потом попадают к нам. Полежат в ИТАРе, начинают думать.
- Поддерживаете отношения со спасенными пациентами и их родственниками?
- Мы, реаниматологи, не так близки с пациентами, как, например, наши коллеги, нейрохирурги. Наша задача – стабилизировать состояние пациента, удержать человека на этом свете, и дальше мы не общаемся. И родственники, которые к нам приходят, не всегда понимают, что происходит. Чаще им не до дружеских разговоров.
- Почему, на ваш взгляд, одни всем смертям назло выживают, а другие гибнут. От самого человека здесь что-то зависит?
- Все зависит от резервов организма: как человек относился к своему здоровью на протяжении многих лет. У многих людей наплевательское, потребительское отношение к своему телу. Пока ничего не болит, ни в чем себе не отказывают. К сожалению, к нам часто поступают молодые люди, которые свои резервы уже исчерпали. Алкоголь, наркотики, инфекции, вызванные употреблением наркотических средств, превращают их в дряхлых столетних стариков.
- А вы сами занимаетесь своим здоровьем? Или сапожник без сапог?
- Я стараюсь. Не злоупотребляю неполезной едой, алкоголем. Курить бросаю. Немного спорта. Я не очень активный человек по своей натуре, поэтому активный отдых не люблю. Для меня лучший отдых и восстановление - прогулка по лесу, на озере, поход за грибами. В выходные могу и на диване у телевизора полежать, кино посмотреть. Но стараюсь больше времени проводить с детьми, гулять с ними и посещать культурно-массовые мероприятия.
- Как прошли испытание коронавирусом?
- Я работал в районе – в Медвежьегорской ЦРБ лечил пациентов с коронавирусом. Были сложные пациенты. Один мужчина приехал в Карелию из Ярославской области строить то ли дом, то ли баню. Он очень тяжело заболел. Несколько раз была угроза перевести его на инвазивную ИВЛ. Но все обошлось. Потом его даже без кислорода перевели в пульмонологическое отделение Республиканской больницы. Исхудавшего, но живого пациента встречал в коридорах больницы.
Смертность из-за коронавируса была очень высокой. Мы теряли молодых мужиков, непьющих, без каких-либо сопутствующих заболеваний. Они сгорали всего за несколько дней. Мы делали все, чтобы их спасти. Консультировались со специалистами Республиканской больницы, с Натальей Николаевной Везиковой. Нам все помогали, но первая волна коронавируса не щадила.
- А сами болели?
- Я дважды переболел, но в легкой форме. Один день лихорадки, потом на несколько дней терял обоняние.
- С коллективом находите взаимопонимание?
- У нас дружный коллектив. Ребята подменяют друг друга, если необходимо. Хирурги, терапевты, анестезиологи всегда помогают друг другу где-то советом, где-то руками. 
- Вы производите впечатление очень мягкого, доброго человека. Ваши подчиненные видят ругающегося заведующего?
- Я не люблю ругани, интриг, обсуждений. Но если что-то идет не по плану, это мешает работе, я могу отчитать. Иногда на пятиминутках всей хирургической службе достается. Но обычно стараюсь не ругаться, в конфликты не вступать ни со своим коллективом, ни со специалистами смежных специальностей.
- А что вы никогда не простите подчиненному?
- Неуважение к пациенту, неуважение к труду. Все остальные оплошности, которые не приносят вреда пациенту, можно простить. Все мы смертны, все мы ошибаемся. Есть хорошая поговорка: «Конь о четырех ногах и то спотыкается. У человека две, ему сам Бог велел». Но если человек намеренно не уважает труд другого специалиста, свой труд или пациента, то с ним и разговаривать не хочется.
- Были случаи, что вы увольняли людей?
- Пока не за что было. Все работают. По врачам у нас штат укомплектован. Дефицит кадров есть по медсестрам. Я пытаюсь заманить к нам в отделение и опытных, и молодых сестер, но многие боятся к нам идти. О БСМП ходит нехорошая слава, что в больнице все плохо, тяжелой работы много. Разговариваем, объясняем, что это не так. Да, работа в ИТАРе сложная, но не сложнее, чем в других медицинских учреждениях. В Республиканской больнице работать не проще. В поликлиниках, возможно, чуть легче, потому что нет операций.
- Может, зарплаты не устраивают средний медперсонал?
- Заработная плата у сестринского персонала сейчас неплохая. Кроме того, в БСМП развиваются платные услуги. Эти деньги идут как прибавка, бонус к зарплате.
- Вы довольны оснащенностью своего отделения? Или в Республиканской больнице было лучше?
- Все, что необходимо, у нас в отделении есть. Конечно, из-за санкций есть проблемы с европейским оборудованием. Но еще до введения ограничений в России стали работать с китайской фирмой Mindray, которая производит очень хорошую аппаратуру. Недавно представители компании привезли нам на апробацию аппарат УЗИ. Так что мы используем китайское оборудование – наркозно-дыхательные аппараты, аппараты ИВЛ – и довольны. Наши опытные доктора никаких проблем за этой техникой не замечают.
Нам помог и помогает министр здравоохранения Михаил Егорович Охлопков. Спасибо ему за то, что я могу держать с ним прямую связь. К нему можно всегда обратиться, и он не переключит на своих замов и секретаршу. Сам выслушает и поможет. Я этим не злоупотребляю. Обращаюсь не часто, только по делу. Так, министр решил вопросы по оборудованию и оплате труда.
- Пациенты в ИТАРе часто находятся в пограничном состоянии. И о клинических смертях существует много домыслов и слухов. А вам что-нибудь вернувшиеся с того света рассказывали?
- Разочарую, но никто ничего не рассказывал. Хотя спрашивал пациентов, которые пережили внезапную остановку сердца, видели ли они что-нибудь. Но для них это было, как закрыл и открыл глаза.
- А вы сами верите в потусторонний мир?
- Мне кажется, что есть какая-то высшая сила, которая влияет на происходящее. По крайней мере, мне хочется верить, что там что-то есть.
- Но с молитвой операционную вы не идете?
- Нет, я не знаю молитв.
- Есть у вас какие-то приметы?
- Есть и они работают. Не стоит до 12 ночи снимать носки, если дежуришь и ложишься отдохнуть. Если в 22:00 снял носки, все пропало - привезут пациента. Проверено. Как и с пожеланием спокойной смены. Пусть на меня злятся врачи, но я ухожу и говорю только «до свидания». Нам всем хочется спокойных смен, но лучше этого не загадывать. А тяжелых пациентов нам всегда хватает. Беседовала Наталья Соколова
