Юрий Линник, доктор философских наук, поэт
|
Сегодня нашу страну качнуло в крайность не менее опасную, чем воинствующий атеизм — клерикализм. Нам навязывается определённая мировоззренческая схема, которая считается единственно верной, в которой нельзя сомневаться, которая не подлежит критике. В этом я усматриваю ущемление свободы. Понятно, что после долгих лет удушения религии люди наслаждаются возможностью пойти в церковь, отправить тот или иной церковный обряд. То, что раньше преследовалось, сегодня осуществляется беспрепятственно. Но здесь есть опасность переборщить и перенести центр тяжести с воинствующего атеизма на воинствующий теизм.
Бесы, которые сидели в кровавых чекистах, сегодня нашли новую экологическую нишу — стали деятелями церкви. Мы видим, что им присущи фанатизм, жесткость. Они жгут книги А. Меня, организуют кампании травли людей, которые им неугодны. Вчера — тужурка чекиста, сегодня — ряса священника. А суть одна, очень опасная для бытия как такового.
Я люблю православие. Наверное, никто не написал столько стихов на тему православия, сколько я. Но в современную церковь меня не тянет потому, что я не люблю новоделов и неофитов. Неофиты — это те, кто вчера были чекистами, коммунистами, комсомольцами, а сегодня стали ярыми сторонниками церкви. Весь свой дурной комсомольский запал они сейчас переносят в религию. Был фанатизм комсомольский, стал поповский. И часто один и тот же человек воплощает в себе обе ипостаси единого по своей природе зла. Это серьёзная проблема — миграция бесов из коммунистов в церковников.
Церковь не должна вмешиваться в политическую и творческую жизнь. Она не должна быть органом цензуры. Богу богово, а кесарю кесарево. Наша страна многоконфессиональная. Поэтому введение в учебный план программы, ориентированной только на православную культуру мне кажется чудовищной ошибкой, подрывающей соборный дух нашего государства. От этого проекта надо освободиться как можно быстрее.
И вообще я хотел бы посоветовать деятелям церкви, как можно реже появляться вне своих церковных зданий. Очень неприятно, когда люди в рясах участвуют в политических собраниях и т. д. Это диссонирует с самой сутью церкви. Церковь обеспечивает жизнь духа и делает это в сугубо приватном направлении, обусловленном её догматикой, которую далеко не все разделяют.
Меня всегда интересовала история мученичества в церкви, история людей, которые шли на страдания ради веры. И принимали эти страдания с великим достоинством. ХХ век дал нашей церкви сонм новомучеников. Но наряду с ним существует и сонм иуд — тех, кто сохраняя церковные звания, церковные регалии, сотрудничали с органами государственной безопасности, с чекистами. Чекисты — это нелюди, ответственные за гибель миллионов людей. Контакт с этой организацией не то, что бы пятно на церкви, это нечто гораздо большее. Соприкасаясь с этим органом, любая система как бы аннигилирует, сходит на нет. Церковь до сих пор не покаялась в этой страшной вине, а ведь крупнейшие иерархи были сексотами. Это несовместимо: чекизм и православие. Я считаю, что наша церковь сегодня не очистилась от этого страшного греха. У неё не хватило мужества покаяться, а ведь покаяние для православного сознания важнейшая категория. На раскаяние как раз и не хватает нравственной силы у нашей церкви. Поэтому я просто ей не доверяю: церковь, которая пронизана лубянскими червоточинами, не может быть источником благодати. Она обманывает людей. При всём своём внешнем блеске, несомненных внешних успехах церковь остаётся несвободной от сатанизма.
Иногда слышишь такое утверждение: без религии нет этики. Некоторые считают, что человек нуждается в некоем абсолютном авторитете, который находится над ним. Чувствуя на себе всевидящее око, трансцендентный взгляд, ты не осмелишься сделать нечто противное человеческой морали. В разработке этики установка на высшее, запредельное сыграла положительную роль. Сама модель мира, где есть Бог, содействовала развитию в этики её наиболее ценной, максималистской линии. Бог мыслит категорическим императивом, и мы должны мыслить так же. Культура моделировала диалог с Богом. И этот диалог, при всей своей условности, оттачивал этику. Но отсюда не следует, что этика обязательно предполагает наличие этого высшего собеседника, который всегда тебя, между прочим, превосходит.
Писатель И. А. Ефремов был убеждённый атеист и в то же время человек высочайшей духовности. К этике, где нет Бога, а есть человек, шла философия Ренессанса. Сейчас эта линия как бы затушёвана, как бы полустёрта. Она едва просматривается в наших дискуссиях и в наших интересах. Но это очень существенная линия. У Пушкина есть замечательное словосочетание самостоянье человека. Речь идёт о человеке, который не нуждается в опорах, связанных с той же самой религией. Диалог с Богом вполне может быть замещён внутренним диалогом. Сократ слышал голос своей совести. Человек диалогичен. Человек самодостаточен для того, чтобы наработать те же самые нормы морали, которые были наработаны в русле религиозного мышления. Это ложная установка о том, что только связь с религией обеспечивает жизнеспособность этики и вообще её возникновение. Всё обстоит гораздо сложнее.
Замечу, что гипотеза Бога имеет ещё и тот негатив, что она
Комментарии
Уважаемые читатели! В связи с напряженной внешнеполитической обстановкой мы временно закрываем возможность комментирования на нашем сайте.
Спасибо за понимание