Никто не объявит траур

Обзор лучших блогерских постов за неделю.

Крушение российского самолета в Египте, страшная авария под Гирвасом, день политических репрессий – грустные и серьезные темы обсуждали карельские блогеры на прошлой неделе. Перед вами, как всегда, обзор лучшего из написанного в сети. 

 

Николай Габалов, блогер (о страшной аварии под Гирвасом, где погибли родители и чудом остались живы двое маленьких детей):

- Не самолет. Не сотни погибших. Не с многокилометровой высоты.
Напротив, - на трассе, лучшей из многих, где для безопасности строители-дорожники, кажется, сделали всё возможное.
Не старенькие утиль-ведра-с-гайками.
Иномарки.
Но - погибли люди. Выжившие дети - как теперь, после такого горя, сложится их жизнь?
И такое - чуть не каждый день. 
Хоть каждый день объявляй траур.
Никто не объявит. 
Или надо лишь подождать, когда будет не три, а много жертв?
Откуда, откуда эта формула: когда много погибших - страшно?! 
Траур. Разбор полетов и неполетов. 
Скелеты в шкафу транспортников. Запоздалые исповеди. Прорехи там, где все должно быть безукоризненно.
Но ведь страшнее, значительно страшнее - вот эти ежедневные сводки ДТП. 
С жертвами, которых, кажется, становится все больше.
Не самолеты. Не сотни единовременно. 
Но за считанные месяцы набирается столько жертв, что ни одна авиакатастрофа с этим не сравнится.
И - бедные навсегда сиротеющие после каждой такой аварии люди. 
Не сотнями. А в одиночку.
В страшную одиночку! Не дай Бог никому такую одиночку.
Они борются уже не за жизнь безвинно убиенных. 
Борются за каждый новый день своей жизни - чтобы в нем увидеть хоть каплю смысла, удерживающего от непоправимого.
Иные уже и не борются, и пусть попробует кто-то кинуть в них камень за самые черные и греховные мысли!
Перед тем, как обличить во грехе, ответьте: много ли дает им смысла обезумевший от воровства, понтовой роскоши, непролазной лжи, безразличия к людям наш сверкающий олимпиадами и вот-вот рискующий быть покоренным варварами Рим времен распада и тления? 
Слезы, горе, ужас этих осиротевших людей. Вдали от всех. 
Никто не объявит траур. 
Никто не отменит концерт.
Никто не пошевелит пальцем, чтобы сделать что-то похожее на то, что возникает во дни массовых трагедий.
Оставят один на один с горем. 
На дорогах каждый день ужас и траур!
И если собрать всех осиротевших, убитых горем, но - не замечаемых публично и с высоких трибун и сцен, - не хватит ни одной столичной площади.
Но не надо их собирать.
А то еще президент захочет слова сказать.
А то поганые телекамеры трупоедов налетят.
И одно будет роднить осиротевших - от авиа- или автокатастроф.
О них забудут на третий день после скорби. И оставят один на один с горем. 
У всех ведь свое горе.
И все больше горя на земле.

 

Александр Фукс, журналист, блогер:

- Когда происходит трагедия, то очень тяжело подобрать правильные слова. Где-то совсем рядом прошла беда. Не задела ни тебя, ни твоих близких, но ты словно почувствовал на себе ее дыханье. Тебе на этот раз повезло. И в глубине души ты чувствуешь какое-то подлое облегчение и тут же испытываешь стыд за него. Стыд, смешанный со страхом, потому что совершенно не понятно, ушла беда прочь или сейчас развернется и явится все-таки за тобой.

Крушение самолета с российскими туристами на борту сейчас обсуждают все информационные агентства страны. Выражают дежурные соболезнования родственникам погибших и дальше бесстрастно начинают размышлять о возможных причинах катастрофы. И мы напряженно вникаем в смысл всех версий, потому что понимаем: по большому счету, это касается нас самих.

Ведь одно дело, если причина аварии была в неисправности самолета. Случайность, халатность, недогляд, стечение обстоятельств – по теории вероятности, в следующий раз такое произойдет где-то далеко и, наверное, не скоро. А значит, слепая беда прошла мимо и ушла неведомо куда. Но другое дело, если самолет был взорван. Тогда все гораздо хуже. Кем взорван? Зачем? За что? Не ответ ли это тех страшных сил, которые мы так победоносно и триумфально начали бомбить несколько недель назад? Ведь если это так, то, значит, беда не ушла. Она будет кружить рядом и ударять всякий раз неожиданно и все время по нам.

 

Валерий Поташов, журналист, редактор, блогер:

- Один мой дед был раскулачен и сослан, на другого написан донос. Бабушкин брат расстрелян в Сандармохе как поморский "повстанец", другой погиб в сталинском лагере по тому же обвинению. И неужели после этого я поверю нашему гнилому правосудию, которое отправило в заточение на шесть лет неугодных нынешней власти коммерсантов за сделку, где нет потерпевших? Или прокуратуре, которая требует лишить свободы молодую женщину с ребенком за "ложно понятые интересы службы"? Или следствию, которое сшило дело за сепаратизм честному депутату? Или сотрудникам правоохранительных органов, которые обвиняют в экстремизме пенсионеров, пытающихся отстоять от вырубки свой кусочек карельской тайги? Не удивлюсь, если меня самого обвинят в экстремизме или подкинут наркоту, хотя самая забористая "дурь" в нашей стране потоками льется из телевизора, оглупляя миллионы...

 

Андрей Рогалевич, депутат Заксобрания Карелии, блогер:

- Где-то в сети прочитал: "…За прошлый год в деревне умерли сразу трое местных – это были женщины за семьдесят. Одна умерла от инфаркта. Вторая умерла осенью, когда все разъехались. Она просто осталась одна. Третья… третья просто умерла, как умирает деревня. Ведь теперь в ней никто не живет…". Это история не о карельской деревне, хотя схожа слово в слово.

На начало этого года в сельской местности республики проживает сто двадцать девять тысяч человек. Это почти тридцать процентов всего населения Карелии. Примерно одна треть жителей – без работы, хотя официальная статистика об этом умалчивает. Более половины, это те, кто не видит перспектив ни для себя, ни для своих детей. Они говорят об этом прямо и открыто, они привыкли к этому. Но где-то в глубине души верят в то, что наступят лучшие времена. Ну не может Россия прожить без деревни, как и деревня без России.

А что впереди? К 2031 году, по данным официальной статистики, в сельской местности республики останется жить чуть более восьмидесяти тысяч человек. А это чуть более семнадцати процентов, если общая численность населения останется прежней. Но она тоже неминуемо сокращается.

Хваленые проекты, задуманные чиновниками, "планы оптимизации", вымывают из сельских территорий школы и больницы, клубы и библиотеки. Из деревни уезжает трудоспособное население. Молодежь, не обремененная семьями, безвозвратно покидает родительские дома, подчас с благословения родителей. Очень редко встречаю тех, кто уверенно отвечает: "Я вернусь назад. Я буду жить в деревне". Все больше тех, кто возвращаться не хочет. Им нечего там делать. Им нечем там жить. А если честно? В ту деревню или село, которые ныне существуют – без дорог и газа, без устойчивой связи и интернета, без энергоснабжения, без школ и элементарных коммунальных услуг, без стабильного заработка – никто не поедет. А другой деревни нет… и, наверное, не будет.

Я перелистал уйму документов, в которых так или иначе что-то предлагалось возродить, вдохнуть жизнь, поддержать, построить, провести реконструкцию. И, как правило, в сослагательной форме: надо бы… При том это самое "надо бы" - какое-то утопичное, не подкрепленное ни финансово, ни организационно. Федеральный и, как правило, региональный чиновник далек от происходящего в деревне. Потенциала там нет. Они его, прямо скажу, не видят. А местный? Местный занят совершенно другим. Местному чиновнику не до развития. Хотя, есть единицы тех, у кого болит душа за свою малую родину. Но, повторюсь, их единицы. Да и в эпоху реализации "проектов оптимизации" не могут они ничего сделать. Ресурс не тот. Да и партия – не та…

Ну, а пока, пока приезжая в село, на вопрос: "Что нас ждет хорошего?", отвечаю: "Надеюсь, все будет хорошо". При этом понимаю, что через год-два, этого уже не скажешь…

 

Вадим Штепа, публицист, регионалист, блогер:

- Итак, почему мы живем в разных эпохах с нынешним государством?

Потому что мы (блогеры и журналисты) живем в информационной реальности. Она переполнена различным контентом -  текстовым, иллюстративным и т.д. Если где-то что-то удаляется - оно непременно всплывает в других местах. Если кому-то какой-то контент не нравится - мы его просто игнорируем.

А государство живет в архаичной эпохе цензуры. Ему кажется, что стоит "запретить" какие-то слова и картинки - и граждане запретят их для себя. На деле же происходит ровно наоборот - всякая "запрещенная" информация вызывает повышенный интерес. Возникает сетевой эффект Стрейзанд. 

Оттого, что они "запрещают" свастику, она никуда не исчезнет. Вообще, складывается парадокс - чем больше государство запрещает всякую "экстремистскую символику", тем больше оно фашизеет само. Слово "запрет" - самое популярное у нынешних российских законодателей. 

Конечно, эта запретительская мания неизбежно исторически проиграет. Но пока она способна доставить немало неприятностей людям информационной эпохи. Заниматься свободной журналистикой в России становится все труднее - когда любое слово или фотография могут быть истолкованы как "экстремистские". Поэтому отъезд многих журналистов в другие страны выглядит закономерным. Но тем скорее здесь наступит сплошная пропагандистская пустота - а она долго не продержится. "Запретители" просто изолируют себя сами - но не все общество.

 

Максим Тихонов, редактор, блогер:

- Очередные сутки просидев без газа в доме, ловлю себя на том, что это даже уже не удивляет и не злит. Состояние "без газа" становится рутинным. Интресно, сколько еще лет городу мучиться, сколько еще домов должно взлететь на воздух, чтобы, наконец, разогнали бездельников и профанов, занимающихся газоснабжением Петрозаводска...