«Только бы хуже не было»

Пенсионерка в Петрозаводске выживает в расселенном аварийном доме, с крысами, голубями, без воды и отопления.

В редакцию «Столицы на Онего» обратилась петрозаводчанка Евгения, которая сообщила, что ее мама-пенсионерка одна живет в 8-квартирном расселенном аварийном доме в Соломенном. Жить там очень страшно, а другое жилье всё не предлагают.

«Приехали»

Мы выехали в Соломенное. Евгения взяла на себя роль провожатой, сказав, что иначе заплутаем. Машина мягко покачивалась на асфальтированной дороге, за окном мелькали сосновый лес, «хрущевки», частные дома — бедные и коттеджи… И вот уже позади остался Соломенский лесозавод, Туберкулезный диспансер и ровная дорога. Начались ямы, заборы, бродячие собаки.

«Притормаживайте, сворачиваем», — сказала Евгения и показала рукой в сторону двухэтажных полуразвалившихся деревяшек. Машина нырнула в провал грунтовки, яма, еще одна, еще — и вот мы на месте.

«Приехали, — сказала Женя и отпустила руки от торпеды. — Вот он дом».

Припарковав автомобиль в грязи у сарайки, вышли. Из лужи смотрели на дом… покосившийся, с выбитыми стеклами, не закрывающимися дверями, обрушившимся фундаментом.

Рядом стояла худенькая маленькая женщина в очках. Она смотрела на нас серыми лучистыми глазами и извиняюще улыбалась.

«Здравствуйте, вы приехали… Дочка вам рассказала, а как бы хуже не стало…», — заговорила женщина, заглядывая нам в глаза и стараясь найти подтверждение, что хуже не будет.

Хотя, глядя на полуразрушенные апартаменты, почему-то именно так и казалось.

«Давайте познакомимся, и вы расскажете, как стали обладательницей 8-квартирного дома, как живете здесь», — в ответ произнесли мы.

«А вы проходите, только осторожно, здесь фундамент землей выдавило, он приподнялся — и теперь двери полностью не открываются, — сказала хозяйка разваливающегося дома и ловко юркнула в узкий дверной проем. — А здесь у нас мешки с песком, управляющая компания в начале зимы привезла да так и бросила, вот лежат теперь, я иногда на лед сама бросала песок, чтобы не убиться, а теперь и не знаю, куда их деть».

Мы максимально открыли двери и протиснулись в проем, протерев курткой грязь на косяках, споткнулись о мешки с песком, в нос ударил резкий кошачий запах — стало нехорошо.

«Тебе не кажется, Жень, что как будто крыса где-то сдохла, так пахнет? — обратилась женщина к дочке, которая шла за нами. — Аккуратнее, здесь ступеньки ненадежные, да и пол уже просел. Вон, видите, фундамента-то нет. Я уж половик подоткнула, шарфик мохеровый, чтобы не дуло, да кошки с крысами в квартиру не пролезли».

Женщина живет на первом этаже, поэтому мы почти сразу оказались у ее дверей.

«Здесь у нас одеяло висит — для тепла, чтобы не уходило, зимой-то вообще два вешаю — для большей надежности, — пояснила хозяйка и, придерживая одеяло, освободила вход в квартиру. — Проходите».

Мы зашли и оказались в маленьком узком коридорчике, пол которого был плотно устелен паласами и уходил куда-то вниз, обувь аккуратно стояла на полке, рядом ведро с дровами-колобашками.

Пока мы осматривались, женщина уже прошла в комнату и показывала прохудившуюся печь, которая под потолком была закрыта куском изоляционного материала.

«Это чтобы тепло туда наверх не шло и крысы не бегали, — пояснила женщина. — У меня здесь еще палка есть, я ею стучу иногда, чтобы их (крыс — авт.) отпугнуть». Она достала палку и пару раз ударила о потолок.

— Маам, кошка у тебя там, что ли прошмыгнула? — спросила Женя из кухни.

— Да нет, крыса, наверное, кошка спряталась, — спокойно ответила хозяйка, пока показывала фотографию на стене в рамке из морских ракушек и крест с распятым Христом.

Протиснулись на кухню, которая, как и коридор, тоже была плотно устелена дорожками. У стены стоял бидончик с водой, накрытый ковшом. Стало понятно, что квартира не только холодная, но еще и без воды.

Здесь женщина вновь показывала все ту же круглую печь и сетовала, что мажет ее, мажет, а она все хуже и хуже становится.

«Боюсь, что скоро совсем сложится, еще зиму не простоит», — сказала хозяйка и погладила теплую блестящую поверхность печи.

«Вы садитесь. Чаю хотите? — предложила женщина и сама села на табурет между холодильником и столом. Я заняла оставшуюся часть кухни. Вся мебель стояла так, словно собранный паззл: ни сантиметра мимо. Передо мной на стене висели часы, а под ними тарелка с изображением Иисуса и написанной на ней заповедью о том, что надо любить ближнего своего…

Глядя на происходящее, понимала, что если этой заповеди не следовать, то здесь не выжить.

«Устроили замкнутый круг»

Наконец-то удалось познакомиться.

— Меня зовут Любовь Николаевна, мне 64 года, живу в этом доме с 1983-го. А сам-то дом 1960 года постройки. Здесь раньше моя свекровь жила, она квартиру получала, мы позже приехали. Квартира у нас двухкомнатная, 37 квадратных метров, но это без коридора и туалета, раньше только жилую площадь считали. В общем, ДВП — дрова, вода, помои. Туалет — дырка!

Этот дом еще 10 лет назад, в 2012 году, был признан аварийным. В апреле 2019-го комиссия приехала, соседям нашим из другого дома сказала не выходить: мол, сейчас наш дом сносить будут. А они говорят: так там же люди еще живут! Чуть с нами не снесли (улыбается и машет рукой Любовь Николаевна). Потом обещали к осени расселить. И в сентябре всем почти жилье дали.

Здесь в доме всего 8 квартир — три муниципальные, остальные приватизированные. В пятой женщина прописана, но она здесь никогда не жила, только сдавала, сейчас вот дверь закрыта, она не приходит. Там все разбито, окон нет, стен тоже. Во второй семь человек были прописаны, пьяницы, их сюда в свое время «черные риелторы» привезли, когда квартиры у них отбирали.

Так-то всем, кто собственник был, деньги раздали, и они выехали. Оставались только мы, три квартиры по социальному найму — так две по суду расселили: в одной проживала малоимущая, во второй — мать-одиночка. Они переехали в новостройку. Но у них хорошо было — квадратуры больше: трехкомнатные квартиры, а у нас-то маленькая — 37 квадратов. Нам по закону меньше дать нельзя, а больше жалко, да вроде как и не положено.

Вот мне и предложили вторичный фонд, здесь в Соломенном на улице Октября. Но там тоже дом старый — 1962 года, на два года моложе нашего, только пока аварийным не признан. Сказали переезжать и ждать следующего расселения. А мы посмотрели, там ремонтаааа… Мне с моими деньгами не потянуть. Решила отказаться. Овчинка выделки не стоит…

Так они теперь все время говорят, что раз отказалась от предложенного, то надо сидеть ждать. Уже три года как я хозяйка 8-квартирного дома, живу здесь одна. Жду.

Они нам замкнутый круг устроили: мы пишем и в прокуратуру, и в правительство, даже на прием ко всем начальникам ходили — и к городским, и к республиканским — фотографии показываем, рассказываем про условия… А они все обещают дать жилье и обещают, и всегда говорят: вам же предлагали — вы же отказались.

До этого в новом доме на Белинского обещали дать, я обрадовалась. А потом говорят, подождите: соседние дома снесем, потом вас во второй дом заселим. Я на «горячую линию» в Минстрой звонила на прошлой неделе, обещали, что в мае начнут строить второй дом на Белинского, к октябрю закончат, и в ноябре дадут жилье — 40 квадратных метров, даже на 3 метра больше положенного.

Но я очень боюсь, что сейчас вы напишите, и меня здесь и оставят или запихают куда-нибудь за то, что жалуюсь…

И женщина снова заглянула мне в глаза, пытаясь найти подтверждения, что так не произойдет.

Хотя, зная систему…

«Мои соседи крысы, голуби да бездомные кошки»

— Вам не страшно здесь жить одной?

— Ну как не страшно?.. Страшно, конечно. Я уже крючок на входную дверь (которая не открывается теперь) повесила, чтобы бомжи не зашли ночью, да костер не развели, не дай бог. Сейчас мародеров да пьяниц меньше стало. Одни уже все отсюда растащили, теперь редко появляются, а алкоголики тоже перестали ходить: тут женщина померла, которая водкой торговала, — вот и забыли сюда дорогу.

Здесь мои соседи теперь только крысы, голуби да бездомные кошки… Уже две зимы одна живу, в первый-то год, когда только всех расселили, в 2019-м, в квартиру напротив цыгане заехали — семья из девяти человек. Мне не так страшно было. Они окна там вставили, как-то зиму прожили, а потом замерзли да и съехали куда-то. Теперь я совсем одна.

Перед сном обойду всё, перекрещу — да и спать. Телевизор, правда, всегда включенным оставляю, чтобы крысы боялись, а свет полностью гашу, чтобы внимание не привлекать.

— Холодно дома?

— Ооо, эта зима теплая была — так что 10 градусов всегда дома было, а вот в прошлую зиму, когда морозы стояли, бывало, что утром только 3 градуса. Я печь топлю, еще обогреватель включаю ненадолго. Он у меня хороший, мало берет электричества. Я чуть-чуть погрею, погрею — да выключу. А то за киловатт надо 3,86 платить, в месяц по 600 рублей получается. Дрова — колобашки заказываем, машина 7 тысяч стоит, но на зиму не хватает, надо две заказывать. Раньше еще плита была, но уже давно провалилась, теперь газовую держу, с баллоном.

Так-то дома хожу в штанах, футболка, кофта да свитерок — теплое всё. Перед тем как спать лечь, грелкой резиновой нагрею кровать, носочки надену, да сорочка у меня теплая. Ложусь, тремя одеялами укроюсь, сейчас зимой еще плед сверху кладу. Да и сплю!

Мы сидели на кухне, разговаривали. Куртки и шапки не снимали, обувь тоже. Сказать, что мне было жарко, не решусь.

Взгляд опять упал на тарелку с заповедью о любви друг к другу. Пока я проникалась духовностью, Любовь Николаевна сбегала в комнату и принесла оттуда папку с квитанциями и документами.

«Я плачУ, долг копится»

— Меня еще очень «ПетроГИЦ» беспокоит — наша управляющая компания, которая ничего не делает, но с апреля 2021 года подняла оплату за обслуживание с 291 рубля до 756 рублей. За воду, что я с колонки ношу, — 117 рублей, за мусор, за квартиру. Тут даже графа есть: ограничение доступа в здание — 2805 рублей за год насчитали! А никто не приходил, ничего не делал, дверь-то не закрывается, крючок сама поставила.

Я ездила в эту компанию на Невского, пыталась разобраться, почему плату подняли, в прокуратуру обращалась, но у них круговая порука: отчет на доску объявлений повесят — вот и все дела.

В мэрии сказали, что плата поднялась, потому что так собрание решило. А какое собрание, если я одна живу?! Позже узнала, что, оказывается, все приватизированные квартиры, которые расселили в нашем доме, стали городскими. И там один человек от мэрии проголосовал как от собственника — плату и подняли, а меня никто не спрашивал.

Я плачу сейчас, как раньше, 300 рублей, а долг копится. Вот что меня беспокоит.

Пенсия у меня небольшая, меньше 20 тысяч. Я на Радиозаводе работала, потом все развалилось, в Мехколонне здесь полы мыла, так подрабатывала. Да муж живой был. Как-то справлялись, а сейчас боюсь, что долгов много будет из-за квартплаты.

«Только уйду — ничего не будет»

— Дочки, конечно, помогают, но они же тоже не богачи. Живут на съемных квартирах, работают продавцами. К себе зовут, но я боюсь здесь все оставить: ведь только уйду — ничего не будет, все растащат. Да и из списков на жилье уж точно вычеркнут.

Поэтому продолжает Любовь Николаевна жить и мучиться в расселенном аварийном доме, таскать воду, отбиваться от бродячих собак, бомжей и крыс, бояться, верить и надеяться, что про нее все-таки не забудут и к ноябрю обязательно переселят, так как еще одну зиму в этом доме уже не пережить.

Ира Меркова

P.S.

Озябнув в квартире, мы вышли на улицу, где грело солнце и пахло весной. Обошли дом. Любовь Николаевна показала весь масштаб беды: здесь и разрушенный фундамент, и плесень, и сломанные окна, просевшая крыша…

Старые деревья как могут поддерживают полуразрушенное строение, в котором, как может, выживает Любовь.

Перед нашим отъездом хозяйка 8-квартирных апартаментов еще раз заглянула мне в глаза, чтобы найти в них ответ: точно ли в ноябре ее переселят, а не забудут здесь, не обманут?