Необъяснимый парадокс, свидетельство того, насколько творческая личность плохо вписывается в социологические закономерности: самые совершенные, человечные песни Цой создает уже в рамках т.н. "шоу-бизнеса", но в них не заметно “попсы”.

Виктора Цоя, пожалуй, можно назвать единственным в полном смысле культовым рок-музыкантом в наших широтах. Если фаны Джона Леннона регулярно поминают его на лондонской Abbey Road, то аналогичные ритуалы памяти Цоя каждое 15 августа проходят во множестве городов бывшего СССР.

В Питере это легендарная "Камчатка" и Богословское кладбище, в Москве – знаменитая арбатская Стена, которую городские власти неоднократно пытались закрашивать, но надписи и портреты на ней появлялись вновь. На киевском Андреевском спуске автор этих строк еще лет десять назад видел уникальное граффити KIHO.

В этих ежегодных музыкально-мемориальных ритуалах ныне преимущественно участвуют те, кто родился уже после смерти Цоя. Казалось бы, эти люди выросли уже в совсем другую эпоху, где культурные тренды и моды по сравнению с 1980-ми изменились кардинально. Однако смыслы и образы певца по-прежнему остаются для них самыми актуальными. И это, наверное, еще одно доказательство действительной культовости.

Что же такого было в Цое, чего нет сейчас и отчего "на нас смотрит тоска"?

Видимо, он как творческая личность попал в глубочайший резонанс со своим временем, услышал его чутче и раньше других. Даже знаменитая "Перемен!", которую впоследствии изобразили как "гимн перестройки", была написана еще в 1984 году, тогда как это слово вошло в политический лексикон года через 3-4. Поэтому здесь уместнее говорить не о том, что политика направляет творчество (таких конъюнктурных поделок известна масса), но о более редком и значимом явлении – когда творчество вдохновляет будущую политику.

Более того – Цой всегда воздерживался от буквальной "политизации" своих песен. Однако метаполитически, языком символов, отразил эпохальные изменения наиболее остро и лаконично – от ранней "Безъядерной зоны" до поздних гимнов одинокого героя, вокруг которого рушится старый сонный мир…

Если кто помнит, Горбачев провозглашал "новое мышление" не только для нашей страны, но и для всего мира. Этот глобальный замах конечно можно было воспринимать иронически – у всех на глазах происходил крах мирового коммунизма, другой идеи, когда-то заявленной из Кремля. Однако новое мышление выглядело странным парадоксом. Оно предлагало поставить общечеловеческие ценности над классовыми – причем заявляло это даже с большей решительностью, чем исторические критики коммунизма.

Именно благодаря этой доктрине СССР в свои последние годы обрел новую мировую популярность – его перестали бояться, но начали относиться с живым интересом. Джоанна Стингрей выпустила в 1986 году в Калифорнии сборник русского рока "Red Wave" – его популярность стала беспрецедентной…

Казалось бы, новое мышление было рациональным – призывая заимствовать лучшее из двух мировых систем. Но вместе с тем – примером какой-то потрясающей иррациональности, свойственной романтическому идеализму. Ее и выразил этот необычный певец с яркой восточной внешностью и авангардным западным стилем.

Здесь и кроется ответ, почему Цой был бы невозможен сегодня. Наше мировоззрение с тех времен катастрофически сузилось. Мы постепенно утратили способность мыслить глобально, вернувшись к "старому мышлению", ограниченному государствами и нациями. Сторонники "Русского мира" вряд ли признают Цоя "своим" – несмотря на его героический пафос и очевидную русско-распевную мелодику многих композиций – для них он выглядит подозрительно "нерусским". Ну и шедевром конспирологии, конечно, стали утверждения депутата Федорова о том, что песни Цою сочиняло ЦРУ!

В такой реальности, увы, вряд ли нашли бы себя и другие культовые личности русского рока, также безвременно ушедшие – Майк Науменко, Сергей Курёхин, Илья Кормильцев…

Художник и путешественник Руслан Мигранов написал весьма проницательный некролог еще к 20-летию со дня смерти Цоя (2010). В нашем приостановленном времени с тех пор мало что изменилось…

"Всё в Цое было идеальным воплощением советской рок-звезды – идеальное время, идеальная внешность, идеальный голос, идеальное название группы, идеальные стихи под идеальную музыку – всё это было совершенным для той страны и для тех людей, которые в ней тогда жили… Смерть Цоя так точно – словно недостающий камушек в яркой мозаике – вписывается в череду других преждевременных смертей русских поэтов, что кажется неизбежной закономерностью, а не очередной трагической случайностью… Как это ни печально, но Цою попросту не было места в новой действительности. Когда пошлость и лицемерие стали почти официальной идеологией страны, а телевизор превратился в рассадник мракобесия – что было делать герою-романтику среди всего этого? Сложно представить себе постаревшего 50-летнего Цоя, поющего в компании фальшивых героев нашего времени… Именно в Цое догорающая эпоха выразилась в самое возвышенное и самое печальное, на что она только была способна…"

Однако каждый год в день его памяти вспыхивает несбыточная циклическая надежда:

И умрет апрель,
И родится вновь,
И придет уже навсегда.

По материалам сайта "Русская идея".