Не секрет, что любые новости об изъятии российских детей за рубежом, вызывают эффект информационной бомбы, которая не щадит никого из участников трагедии. Подобные громкие скандалы происходили в соседней Финляндии, в не такой уж далекой от Карелии Норвегии. При этом освещение любого из таких случаев в российских СМИ происходит почти всегда одновекторно – за рубежом притесняют российских родителей, отбирая детей. Но как видят эту ситуацию с "той стороны", почему так происходит с российскими, и только ли российскими детьми? Как скандинавы поступают в схожих ситуациях со своими соотечественниками, особенно когда речь идет о насилии над детьми в семье.

Попробуем разобраться на примере работы службы защиты детей Норвегии (Барнаварн), чей опыт в этой сфере "Столица на Онего" изучала в течение недели в рамках курса, организованного Barents Press, общаясь как с сотрудниками службы, так и с теми, кто когда-то прошел через изъятие, а также с критиками действий Барнаварна, юристами и представителями российского консульства.

Стоит заметить, что законы Норвегии, Швеции, Финляндии, Дании, Исландии, касающиеся вопросов защиты детей, во многом схожи. В Норвегии они, пожалуй, самые жесткие. При этом сами норвежцы считают свою систему почти идеальной. Или правильнее будет сказать, считали?

Также обратим внимание, что норвежское слово slå может переводиться как "шлепок", так и "сильный удар", а первый закон об опеке над детьми появился в Королевстве Норвегия в 1880 году.

История Вероники, скитавшейся по Норвегии

Вероника Левенг-Хансен обратилась в Барнаварн сама, когда ей было 15 лет. Девушку тут же поместили в детский дом. Сейчас, в 2016 году, она считает, что служба должна была помочь ей в возрасте 6-7 лет. Но мать Вероники переезжала с места на место, из района в район, чтобы не лишиться дочери.

Вероника Левенг-Хансен

"Моя мать была алкоголичкой. Я росла одна. Мне не хватало ее заботы. С 13 лет я начала вести такой образ жизни, который походил на ее. К 15 годам это лишило меня почти всех сил. Я видела, что я попадаю в ту среду, в которой жила моя мать", - рассказывает госпожа Левенг-Хансен.

В 15 лет Вероника пошла в Барнаварн (хотя, когда девочке было 12 лет, в отношении нее уже поступали сообщения в полицию). Ее изъяли из семьи с согласия матери в 1994 году, когда девушке исполнилось 16 лет. Вероника прожила в детдоме 10 месяцев вместо положенных трех, а после этого ей предоставили собственную квартиру, где она жила под присмотром службы опеки до достижения 20 лет. Впоследствии Левенг-Хансен самостоятельно получила юридическое образование.

Много позже Вероника пыталась узнать в полиции и других учреждениях, обращался ли к ним кто-нибудь с заявлениями о ее сложной ситуации. И в результате выяснила, что таких заявлений было крайне мало. К моменту их поступления в ведомства мать увозила Веронику в другую коммуну Норвегии.

"На сегодняшний день у меня нет контактов с матерью", - добавила женщина.

По словам Вероники, в Норвегии школы, детские сады, другие учреждения и сами жители обязаны сообщать в службу охраны детства, если видят, что с ребенком что-то не так. Замалчивание ситуации приравнивается к насилию над детьми. За молчание в Норвегии предусмотрена уголовная ответственность – до 2 лет тюремного заключения.

"Если кто-то не сообщает, они должны быть наказаны", - твердо убеждена госпожа Левенг-Хансен, добавляя, что подобные ситуации провоцируют мигрантов и беженцев покидать Европу. Часто они уезжают в Польшу или Испанию.

По ее словам, статистика сообщений о насилии над детьми в семьях "растет" за счет мигрантов из стран Азии и, как выражается Вероника, из "незападных стран".

Так как некоторые положения Конвенции ООН о правах детей от 1996 года (согласно которой вопросы опеки и изъятия детей могут рассматриваться в любой стране, подписавшей этот документ) де-факто даже в Европе не работают, семьи "успешно" скрываются от норвежской службы в других странах.

"Это займет 100 лет, - рассказывает Вероника. – Системы (законодательства разных стран) не работают сообща. Так испанские законы работают против норвежских. А бюрократические препоны также затянут дело".

При этом, как поясняет госпожа Левенг-Хансен, ребенок в ситуации с родителями-алкоголиками или наркоманами может быть изъят из семьи на время. Взрослым в этот период предоставят возможность излечиться от недуга за счет государственных и муниципальных средств. После реабилитации семью могут попытаться воссоединить.

"Дети из неблагополучных семей нуждаются (в опеке), чтобы встать на ноги, выздороветь после неблагополучного опыта. Со временем ребенок ощутит себя в безопасности, он откроет себя. Тогда ему понадобится тот, кто поможет ему избавиться от травмы, - объясняет Вероника необходимость работы службы защиты детства и приемных семей. – В любом случае, приемная семья лучше, чем семья, где ребенка бьют, где над ребенком издеваются".

В настоящее время у 38-летней Вероники Левенг-Хансен есть семья и дети. Она работает заместителем руководителя государственного объединения детей, прошедших через службу защиты детей, где трудится 600 человек.

В Норвегии человек, попавший в систему защиты детей, может получать помощь до 23 лет. Организация Вероники намерена лоббировать инициативу, чтобы помощь таким гражданам оказывалась вплоть до 25-летнего возраста.

Вероника не говорит, что ее били, о ней не заботились, и она жалеет, что не попала под защиту Барнаварна в раннем возрасте. Но часто причиной для изъятия ребенка из семьи является именно насилие над ребенком.

Как понимают насилие в Норвегии?

"Ситуация в Норвегии такова, что 80% родителей заявляют, что никогда не шлепают детей, 18% говорят, что иногда используют шлепки, 2% - что часто используют физическое наказание", - рассказывает психолог, профессор Вилли-Туре Мерч, работавший в совместных социально-реабилитационных программах Норвегии и России, в том числе в Карелии.

Профессор долгое время изучает, как насилие сказывается не только на психическом здоровье и психологическом состоянии ребенка, но и как физические наказания влияют на работу мозга на физиологическом уровне, на его мнемонических и когнитивных функциях.

профессор Вилли-Туре Мерч

По словам Мерча, насилие над детьми в семье рассматривается в двух ситуациях. В первом случае речь идет о применении насилия родителем, "испытывающим злобу".

"В этом случае человек становится еще более агрессивным, применяя физическое наказание. И это очень опасно для ребенка. Другой вариант – применение физического наказания в педагогических целях. На взгляд некоторых родителей, ребенка таким образом можно чему-то научить; можно предположить, что в результате это пойдет ребенку на пользу. Тут проблема в том, что вы становитесь для ребенка моделью для копирования. Вы как бы оправдываете использование наказания, чтобы решить проблему. Исследования показали, что дети, подвергавшиеся насилию в семье, проявляют насилие по отношению к другим детям и к своим детям, когда становятся родителями", - уточняет Мерч.

Эти факты, поясняет профессор, легли в основу закона Норвегии, который запрещает всякое физическое наказание детей на территории королевства. Закон касается всех несовершеннолетних, которые живут в стране, даже если это дети из семей других стран, с другим гражданством.

Профессор утверждает, что маленькие дети, которые находятся в состоянии продолжительного стресса, тревоги, впоследствии получают "нервно-биологические травмы, вплоть до повреждения мозга", которые длятся долгое время.

В то же время статистика, по словам Мерча, демонстрирует, что дети, прошедшие через службу защиты, рискуют повторить путь своих родителей. Более того, и это не менее парадоксально, такие дети рискуют не получить нормальное образование и в результате не добиться целей в жизни.

"Риск бедности для таких детей также выше, чем для других молодых людей", - заявляет Мерч.

Подобные риски, говорит он, можно нивелировать, если вмешаться в проблемную ситуацию в семье на раннем этапе, когда есть возможность что-то исправить. Если службе не удается помочь родителям сделать жизнь их чада более комфортной и безопасной, то детей забирают в приемные семьи. Лишь в последнее время власти пытаются сделать так, чтобы приоритет получили близкие родственники, друзья и знакомые. Зачастую это может быть и совершенно чужая семья, и воспитанника увезут в любую часть Норвегии.

Барнаварн использует в своей работе три основных принципа. И первый из них – "биологический", который говорит о том, что ребенок только выиграет, если будет расти в родной семье. Однако главным, основополагающим, является второй принцип – "Интересы ребенка". В Норвегии все решения социальных служб принимаются исключительно в интересах ребенка. Права родителей в конфликтной ситуации ставятся на второй план по сравнению с правами детей.

"Когда родители применяют насилие или когда они являются плохими родителями, слабыми, у них отбирают детей, то их чувство справедливости отходит на второй план по отношению к правам ребенка", - поясняет Вилли-Туре Мерч.

Как только начинается процедура изъятия из семьи, начинает действовать третий принцип – "Щадящего вторжения", что означает – принимая решение забрать ребенка из родной семьи, органы опеки и полиции должны совершать это максимально деликатным образом. Всегда ли это получается? Даже в Барнаварне мы не получили на это однозначного ответа.

Одной из главных причин, по которым ребенка могут изъять, – если к нему применяется насилие. Под насилием понимается шлепок по попе, подзатыльник, "волшебный пендаль". Даже если вы одернете несовершеннолетнего, вступившего в лужу, за рукав, - это уже будет насилием. Если такие случаи будут повторяться, семья рискует потерять своих детей.

"Исследования в этом отношении однозначны. Есть понятие "мягкое воспитательное насилие", результатом которого является длительное нарушение связей между ребенком и родителями. Теряется уважение со стороны ребенка к родителям. Растут шансы, что ребенок отомстит, выскажет свой протест, когда повзрослеет", - рассказывает господин Мерч.

При этом эксперт не исключает, что психологическое давление, крик могут оказать такие же негативные последствия, как и после физического наказания. Однако Мерч тут же оговорился, что он не владеет статистикой о количестве таких случаев, и добавил, что не знает, ведется ли она в стране.

"Законодательство основано на том принципе, что родительская забота в приемной семье должна быть лучше, чем в той, из которой его забирают. При этом есть процедура общения со своими биологическими родителями", - поясняет Мерч.

Также у родителей могут забрать детей, если они систематически: не ходят на родительские собрания, не ходят с детьми к врачу, не кормят ребенка, не делают с ним уроки, дети не посещают различные кружки, постоянно являются в школу без еды – список можно продолжать долго. И это один из тех вопросов, которые пока не доступны для понимания российским гражданам.

Исследования, которые проводят норвежские специалисты, показали, что сразу после изъятия дети хотят вернуться обратно к родным родителям, несмотря на то, что там их били или о них не заботились. По словам Мерча, дети стараются оставаться верными своим родителям, принимая на себя вину за то, что их изъяли.

"Спустя какое-то время дети говорят, слава Богу, что меня изъяли оттуда", - добавляет Мерч.

Профессор признает, что такая ситуация является стрессовой для обеих сторон: для ребенка и взрослых. Тем более, что в настоящее время в Норвегии отсутствует профессиональная поддержка родителей, у которых отобрали детей. Поэтому сейчас власти королевства готовят новую редакцию закона о защите детей, где будет прописана поддержка и этой "стороны конфликта".

Статистика. Как работает служба защиты детей в Норвегии

По данным Центрального статистического бюро Норвегии, в 2015 году в Барнаварн поступило 54,4 тысячи обращений. По 80% заявлений служба провела расследования. Из этих 80%  - в 60% дела были закрыты, а в 40% - приняты те или иные процессуальные решения. За год из семей было изъято 460 детей.

При этом доля изъятий из семей мигрантов в общем количестве таких судебных процессов составляет 25%. В основном это касается семей из Эфиопии, Сомали, Эритреи, Афганистана, Ирака и Сирии.

Случаи с россиянами настолько редки, что даже не попали в статистику. Остальные 75% касаются норвежских граждан.

К концу 2015 года в Норвегии за время работы органов опеки было изъято 14,9 тысячи детей от 0 до 18 лет.

"В ситуации, когда интересы детей и право детей быть защищенными вступают в конфликт с интересами родителей, в этой ситуации вмешивается наша служба, - говорит руководитель службы опеки города Айна Исаксен. – А получив обращение, мы обязаны провести расследование".

руководитель службы опеки Тромсе Айна Исаксен

По ее словам, чаще всего в Барнаварн обращаются: полиция (115 заявлений в 2015 году), сама служба инициирует расследование (76), школа (73), родители (32).

В Барнаварне утверждают, что дети от 7 лет имеют право высказать свое мнение по ситуации. При любом обращении специалисты будут общаться и с ребенком, и с родителями. Но как только возникает подозрение на насилие, ребенка тут же заберут: из детсада, из школы, из дома.

Решение по изъятию принимает губернская комиссия – практически судебная структура, которая не имеет аналогов в России. Оспорить решение комиссии можно в суде первой или второй инстанции. Иногда это длится годами. Известны процессы, длившееся по 7 лет, а все это время ребенок жил в приемной семье. Большинство случаев связаны с гражданами Норвегии, но не мигрантов. Норвежцы в вопросах защиты детей не различают национальность, вероисповедание или национальные особенности: все дети равны, все дети неприкосновенны – на них распространяется норвежский закон о защите и никакой другой.

Как отмечают в Барнаварне, служба может изъять ребенка, если при подозрении, возникшем у службы в отношении родителей, те отказываются идти на контакт со специалистами. В таком случае органы опеки решают, что взрослые что-то скрывают, дело не чисто, и изолируют ребенка от взрослых. Самое большое недоверие к государственным органам, отмечает госпожа Исаксен, проявляют выходцы из арабских стран, России и Восточной Европы.

Кризис в отношениях с Россией

министр по делам детей, равноправия и интеграции Норвегии Сулвейг Хурне

"Отдельные дела, которые связаны с другими странами, другими культурами, получили большую огласку, как в международной, так и в норвежской прессе, - рассказала на встрече с журналистами из России министр по делам детей, равноправия и интеграции Норвегии Сулвейг Хурне. – Мы осознаем, что, возможно, и в норвежской системе опеки возможны и необходимы улучшения. Одновременно с этим необходимо уделять большое внимание, чтобы публикуемая информация была достоверной. В СМИ создается впечатление, что количество дел в случаях, касающихся детей из Восточной Европы и России, огромно. Но если посмотреть на статистику, можно увидеть, что это не так".

По словам министра, причины такого непонимания между странами, между госслужба и СМИ кроется в недостаточной информированности о работе службы.

К сведению – работа службы засекречена настолько, что ее данные недоступны даже для граждан Норвегии. Даже для журналистов-расследователей (об этом позже), которые выявили нелицеприятные для Барнаварна факты. Поэтому неудивительно, что СМИ часто показывают норвежскую службу опеки в виде ювенального монстра.

Но вернемся к отношениям с Россией. Как отмечает региональный директор Барнаварна Пол Кристиан Бергстрем, отношения с нашей страной у службы опеки резко ухудшились 2-3 года назад после почти 15 лет плодотворного сотрудничества.

Начало разобщению положил скандал с Оскаром Шионка, которого изъяли из российской семьи "за выдранный молочный зуб", и вернуть которого удалось с большим трудом. По центральным каналам России прокатилась волна критики не только Барнаварна, но и всего Королевства Норвегия.

Так, в эфире телеканала "Россия-1" бывший детский омбудсмен Павел Астахов позволил себе заявить, что, забирая детей мигрантов, Норвегия решает свои демографические проблемы.

По словам господина Бергстрема, это было "ложью", которая выбила почву из-под ног у тех, кто сотрудничал с российскими коллегами. Сравнение Барнаварна с гестапо также вызвало шок у норвежцев, тем более, что своей точки зрения они в российских СМИ так и не услышали. Вина в этом не только наших журналистов. Барнаварн – закрытая для посторонних организация, контролируемая только администрацией губернатора.

Но что происходит в самой службе опеки? Настолько ли действия Барнаварна альтруистичны, профессиональны и обоснованы? Как часто ошибаются норвежские специалисты и к чему это приводит, если в истории семьи замешан педофил? Об этом читайте в продолжении материала "Вторжение в детство" - Часть II. Насилие и ошибки.

Роман Баландин