Препарирование обращения российского президента на тему неизбежности пенсионной реформы по-прежнему находится в центре внимания аудитории.

При этом дискутирующие стороны едины в том, что само по себе выступление однозначно свидетельствует об отказе от риторики "президент – отдельно, реформы – отдельно". Тема обособленной повинности правительства, которое почему-то не понимает тревог и чаяний рядовых граждан, уже более не актуальна. И неудивительно, что сразу зазвучали слова про ответственность и про её исключительно солидарный характер. Президент предложил (хотя вернее было бы – приказал) основательно переработать региональное законодательство, сохранив на местах параметры льготного обеспечения людей старшего возраста. Именно поэтому возникли странные формулы "предпенсионный возраст" и "уже льготник, но ещё не пенсионер".

Однако наиболее значимая новация обнаруживается в плоскости позиционирования 2000-х годов. Почти все уже привыкли, что для президента самой удобной точкой являются "лихие 90-е". С ними он сравнивает то положение дел, которым принято гордиться в настоящем. О том, как изменилось российское общество, президентом сказано уже немало.

Остановить по воле одного человека споры об одном из самых радикальных и насыщенных переменами периодов в истории страны невозможно. Конечно, восприятие "турбулентного" десятилетия отягощено штампами, оценочными канонами.

По точному замечанию отечественных социологов, большинством россиян действительно вытеснена из памяти реформаторская, демократическая проблематика девяностых. Но ещё меньше граждане знают и помнят имена, события, факторы, ставшие драйверами перемен в российской провинции, проявляющиеся в деталях процессы регионального и локального масштабов.

Путин же всегда предпочитает глядеть на события прошлого панорамно. И он, и его спичрайтеры прекрасно понимают, что "коллективная амнезия" свою адаптационную роль уже выполнила. А это значит, что мифология "лихих против сытых" должна всячески поддерживаться.

Но в президентском обращении его персонально заточенный взгляд на пенсионную реформу вдруг неожиданно обозначил трансформацию в оценках положения дел в нулевые. Как справедливо отметил журналист "Коммерсанта" Андрей Перцев, теперь роль золотого века стало "играть настоящее – то, что происходит здесь и сейчас".

В нулевые проводить пенсионную реформу было нельзя. (И президент тогда был против повышения пенсионного возраста.) А нынче-то и продолжительность жизни повышается, и с медициной всё в полном порядке, деньги, кстати, тоже вроде бы есть, но пенсионеров становится слишком много. Безработица по официальным данным побеждена, международные санкции идут стране только на пользу, но пенсионеров становится слишком много. Вот он, новый золотой век, до которого царили лихие времена. Когда они закончились пока, правда, не очень понятно, но уж точно не в 1999-м.

Перемена угла зрения на нулевые ставит перед пропагандистской машиной несколько вопросов. Главный из них связан с тем, что картина мира переворачивается слишком резко. 1990-е действительно были непростым временем, о конкретике многие граждане забыли, поэтому правительство сравнительно легко может сгущать краски и представлять те годы "проклятыми и бандитскими". Но нулевые-то закончились сравнительно недавно, большинство помнит, что и как тогда происходило. Оптимистичные годы, времена надежд, жить действительно становилось лучше, экономика росла. А теперь – раз, и выясняется, что жилось тогда трудно и нехорошо.

Ситуация совершенно неординарная. Какие именно нулевые вспоминает Владимир Путин – те, что лучше девяностых? Или, может, как раз те – тяжёлые, которые в его представлениях о прошлом становятся не лучшим временем, а лишь подготовкой к действительно лучшему сегодня?

Ради проведения пенсионной реформы (а точнее – выражения солидарной с правительством и Госдумой ответственности) на наших глазах разрушается миф о сытых и стабильных нулевых. Они превращаются в новое лихое тяжелое время. Ради ситуативного оправдания "+5 лет" на ходу корректируются пропагандистские установки. А может уже просто рушатся?