– Нет, Саня, если уж взялся учиться, делай все как надо. Мундштучок не в кулачок, а двумя пальчиками держи, изящно, вот так! Плечи расправь. Лицо не хмурь и дыши свободно, легко, радостно! На трубе играть – это же кайф!
|
– Мой первый учитель во мне увидел тубиста... – Саша делает большие глаза, – мирового масштаба. А я уперся всеми руками, ногами и рогами. Сказал: «Нет, я хочу на трубе». Потому что труба «понтовее», труба – соло, она, как ты говоришь, королева оркестра. Можно сказать, богиня.
Мы встречаемся на крыльце филармонии, Саша ведет меня в аудиторию, здороваясь по пути с мужчинами в костюмах и дамами в вечерних платьях. Мне удивительно приятно, что все здесь его знают.
– Я ж с Украины хлопец, деревенский. У нас на Украине села большие. Тогда ведь в каждом селе, в каждой уважающей себя организации был оркестрик. Они и на свадьбах и на других праздниках играли. А когда у них трубы вдруг не хватало, знакомые музыканты приходили к моим родителям и просили: «Дайте Сашку на вечер». Мама-то волновалась, а отец ничего, говорил: «Пусть лучше делом занимается, чем по улицам собак гонять. Глядишь, толк выйдет». И вообще, раньше музыкант был в почете, в оркестре или даже в кабаке, имел серьезный доход. Оркестр был везде. Родители говорили детям: «Смотри, как красиво играют музыканты! Они играют для тебя. Это ведь здорово! И ты сможешь вырасти, научиться и играть для других людей, а они будут слушать и радоваться».
– Ты так тепло рассказываешь об Украине. А у нас как оказался?
– Ни секунды не жалею, что приехал именно в Петрозаводск учиться в консерватории. До третьего курса я вообще города не знал. Потому что не выходил в город. Маршрут у меня был такой: конса – продуктовый магазин – общага. Мы только учились, только занимались... Когда ты готовишься к выступлению, ты постоянно поешь свою партию, ложишься спать – поешь ее, просыпаешься – поешь, идешь на концерт – поешь, затем поешь на концерте вместе с инструментом, а после концерта поешь другое произведение, то, что будешь играть на завтрашнем выступлении. Музыканты говорят: если ты не занимаешься день, об этом знаешь только ты, если два – это видят твои коллеги, а если три – это понимают все вокруг.
– Ты ведь, я слышал, всю Европу объездил.
– Европа – это уже потом. Сначала здесь, в консерватории, мне просто посчастливилось учиться у профессора Буданова. Это был настоящий мэтр. Человек, неподдельно, стопроцентно влюбленный в музыку. Педагог, трубач, аранжировщик. И, главное, Человек. Он учил нас не только музыке, он нас жизни учил, слова такие находил, одни интонации чего стоили! Бывает, приходишь в класс, он с порога видит, что ты не в настроении, и мрачно так, спрашивает: «Че глаз такой грустный?» Тут поневоле улыбнешься и все ему расскажешь... В пятьдесят три года его не стало, так рано... Благодаря всему этому, консерватории, учебе у Леонида Петровича, который вложил в нас ключевые моменты игры и отношения к искусству, у меня и появилась возможность поездить по миру. В двухтысячном, после окончания, я играл в Питере конкурс Римского-Корсакова, серьезное такое мероприятие, и прошел во второй тур. Питерские музыканты, отличные ребята, пригласили меня поиграть в свой брасс-квинтет...Потом другие ребята позвали в свой квинтет, и мы впятером уехали в Голландию и поступили там в консерваторию.
|
– Ты что, знаешь голландский?
– Тогда не знал, но стал изучать, понимать, даже говорить. Голландский язык для русского уха – одновременно и бальзам, и шок. Они, голландцы, словно приправляют свой сладкий говор перцем нашего мата. Пришлось привыкать. А пока обходился английским.
– Долго там учился?
– Два с половиной года. Это было прекрасное, сумасшедшее время. Мы выступали с концертами, зарабатывали деньги, чтобы снимать жилье, и одновременно учились у настоящих монстров. Туда приезжали преподаватели аж из Америки. Например, мне очень много дал год общения с Валерием Пономаревым. Это так называемый «гость-профессор», из Нью-Йорка. Он работал в «Jazz Massengers» c самим Артом Блэйки, который и так звезда, и играет со звездами.
Потом по месяцу, по полтора ездили с концертами по Англии, Шотландии. Очень интересно было в Эдинбурге и Глазго. Выступления там носили миксовый характер, на две трети состояли из классики и старинной музыки, например, аранжировок Баха, а на треть – из современной. Люди там очень образованные, любят и понимают духовую музыку. Там я почувствовал настоящий английский язык. А вот в Бельгии пришлось поучить французский...
– Сколько же языков ты знаешь? – спрашиваю я.
– Кроме наших, по-настоящему – не много. Английский более-менее, голландский, на немецком и французском тоже, наверное, смогу объясниться. Вообще, мне кажется, музыканту должны легко даваться языки. Он лучше слышит и улавливает мелодию речи.
– С разными людьми ты играешь разную музыку, и классику, и джаз, и даже иногда рок-н-ролл...
– Не знаю, наверное, я удобный музыкант для всех. Сейчас ведь стало правилом хорошего тона для профессионала владеть разными стилями. К тому же нельзя противопоставлять одну музыку другой, она вся из семи нот. И джаз тоже вытекает из классики, в чем-то продолжает и развивает ее, хотя и предполагает другую технику, разное звукоизвлечение, больше свободы. Свободы не как анархии, а продуманной и в то же время вдохновенной. Рок-н-ролл – это тоже джаз, одна из его ступеней.
|
– Я знаю, что с группой ККМ ты выступаешь часто по петрозаводским клубам. Уважают?
– Уважать-то уважают, но мне, Саня, скажу тебе, вообще жаль, что музыкант теперь не в почете, как было раньше. Люди, служащие и играющие в оркестре много лет, отдающие всю свою жизнь без остатка этому делу, живут в общаге с семьями по двое детей. Живут десятками лет! А говорят, что музыкант – бездельник, и какой-нибудь администратор ресторана удивляется: «Ничего себе, сорок минут играли и заработали больше, чем мои официанты, а они на ногах целые сутки!»
Зато именно музыке обязан я встречам с самыми прекрасными людьми. С моей будущей женой, Олесей, мы познакомились в консерватории, учились вместе, она – теоретик, и родом оказалась из Харькова, землячка. Все мои коллеги, друзья, учителя, я даже не могу вспомнить людей каких-то плохих, не вижу их, что ли. Человек, столько работающий и знающий, какой это труд, не может сделать что-то плохое или просто делать что-то плохо. У него нет на это времени, как нет речи о цинизме или превозношении себя над другими. Бывают в жизни моменты, когда устаешь, и кажется, больше не будешь заниматься музыкой. Это обманчиво. Теперь я понимаю, плохое настроение или хорошее, но от музыки мне никуда не деться. Даже если я в силу обстоятельств не буду числиться в оркестре, я все равно останусь музыкантом и буду играть. Ведь музыкой, да и вообще, любым искусством занимается тот, кто кроме таланта имеет еще и желание. Мне очень нравится такое выражение: «Кто хочет что-нибудь сделать – ищет средства, кто не хочет ничего делать – ищет причины».
– Саша! Мне ребята из «ККМ» говорили, ты какую-то смешную историю им рассказывал, про авоську...
– А-а! Да, – Саша усмехается, – был такой эпизод. Отель «Калевала» знаешь? Мы играли там в ресторане целый сезон, как говорят в таких случаях, тупо рубили капусту. Толя Палаев, Леша Талицкий и я. Еще учитель мой, Леонид Петрович, говорил: «Ты – должен – всегда – мочь – играть – любую музыку. Сегодня ты кабацкий музыкант, завтра музыкант симфонического оркестра, послезавтра играешь сольно с камерным оркестром, потом еще с кем-нибудь. Любая музыка имеет право на жизнь, пока ее слушает хоть один человек. И потому должна играться». Тут заходит в зал мужичок в майке, задрипанных спортивных штанах с пузырями на коленях, в каких-то сандалиях, и садится за стол. Ставит на него грязную болоньевую сумку типа авоськи, страшненькую такую, с разводами. Что-то заказывает, выпивает. Потом подходит к нам. Дайте, говорит, поиграть на трубе. Ну, уж фиг! Сам знаешь, труба как жена, отзывается, если только ты ее любишь. Или играешь ты, или никто. Как ее отдать? Нет. Тогда он берет со стола эту грязную сумку, снова идет к нам и спокойно так предлагает заплатить. И мы видим, эта сумка у него – полная денег. Доверху набита крупными купюрами. Я снова отказываюсь. Можно, хотя бы, с вами спеть, спрашивает. Нет проблем. Как ты понимаешь, девиз кабацкого музыканта – «ни ноты без банкноты». Он нормально отсчитывает купюры. Песню, что он заказывает, мы не знаем, он нам тихонечко напевает, мы подхватываем. Спел он, конечно, ужасно! Поблагодарил, забрал свою сумку и вышел. Сел в самый новый «Мерседес», какого я и в Германии-то не видел, и уехал… А я вот думаю, почему такая сумка? Может, она для него символ успеха?
Александр Бушковский
Фото Инны Казаковой
Комментарии
Уважаемые читатели! В связи с напряженной внешнеполитической обстановкой мы временно закрываем возможность комментирования на нашем сайте.
Спасибо за понимание