Руководитель Центра прикладной урбанистики считает, что кризисы являются источниками энергии для постиндустриального развития городов.
Известный российский урбанист Святослав Мурунов стал участником открытой дискуссии о развитии Петрозаводска, которая состоялась в минувший понедельник в администрации карельской столицы. Это лишь одна из встреч с экспертом, организованных городским креативным сообществом CreatePtz для «поиска новых смыслов территории» в постиндустриальную эпоху.
Мы поговорили с руководителем Центра прикладной урбанистики об этих смыслах и о том, на какие ресурсы мог бы рассчитывать Петрозаводск в будущем:
— Одно из самых известных высказываний о Петрозаводске принадлежит русскому прозаику Михаилу Пришвину, который в начале XX столетия написал в своем очерковом сборнике «В краю непуганых птиц», что этот «чистенький городок не живет, а тихо дремлет». Вы уже не первый раз в Петрозаводске…
— В четвертый.
— Ваши ощущения совпадают с пришвинскими? Город продолжает спать или в нем идет какая-то «движуха»?
— Я же города профессионально анализирую, и сказал вчера или позавчера, что город находится в завершающей стадии индустриализации и по инерции еще живет заводским функционалом. С точки зрения социальных или политико-социальных процессов он, конечно, находится в фазе затухания. Возможно, когда-то у него были бурные времена, судя по следам той цивилизации, которая была здесь 50 или 40 лет назад. Явно, что сейчас идет другая история. С другой стороны, я знаю людей, которые меня сюда приглашают, и у меня всегда есть ощущение, что в небольшом таком, тихом пространстве бегут какие-то роднички, которые никак между собой не склеятся в речку. То есть какие-то очаги более пассионарные, но их пассионарности хватает только на то, чтобы вытаскивать себя на уровень чуть выше, чем все остальные. Поэтому, конечно же, город не спит, но находится в такой интересной энергофазе, которая называется «еще не сон и уже не полноценная жизнь». В какой-то фазе дремы, и это чувствуется, потому что все процессы тяжело запускаются и требуют много энергии. В городе эта энергия рассредоточена неравномерно.
— А постиндустриальное развитие российских городов везде одинаково или существует какая-то региональная специфика?
— Ну конечно, должна быть региональная специфика, потому что постиндустриализация строится на культуре и человеке. Человек должен быть движущей силой всех этих культурных, образовательных, интеллектуальных и технологических процессов, поэтому все должно быть, с одной стороны, уникально, а с другой стороны — глобально, потому что если ты что-то здесь умеешь делать, то все равно это кому-то ты должен предлагать, и в этом случае рынок в постиндустриальной фазе для тебя — вся цивилизация. Если ты научился здесь, к примеру, проектировать какие-то коворкинги, и ты первый, кто сделал это в цивилизации, то ты можешь это экспортировать. Если ты все время всех копируешь, то ты, конечно же, не развиваешь свой потенциал как город, потому человек в этом случае превращается просто в какого-то приспособленца, то есть в творца, который должен приспособить чужие идеи к реальности. Это не совсем творчество. Поэтому да, постиндустриальная фаза везде будет протекать уникально, но сейчас она нигде не наступила.
Нет у нас постиндустриальных городов, и это можно просто посмотреть по структуре экспорта и импорта Российской Федерации и до СВО. Мы — все еще ресурсно-ориентированная страна. А второй момент — для этого перехода необходимо возникновение, условно говоря, класса, который эту деятельность воспринимает своей и никакой иной. Но у нас креативный класс тоже находится в состоянии номада, кочевника, он мигрирует между разными видами деятельности, не занимая позиции, и тоже понятно, почему — потому что никто не создал для него платформы. Все города, и Петрозаводск в том числе, сыграли в игру под названием «Давайте просто хорошо поживем, а там посмотрим, чем будем заниматься». Развитие девелопмента очень хорошо показывает, что строительство жилья ради жилья — будем просто хорошо жить, ради того, чтобы хорошо жить — стало смысловой концепцией развития городов. А это не переход в постиндустриализацию, это просто оттягивание советской рефлексии. Это очень опасные процессы, поэтому мы сейчас очень активно критикуем девелоперские проекты, задавая им простые вопросы: «Ребята, проект отличный! Но где рабочие места? Чем мы будем тут заниматься?». «Мы тут будем классно жить!». Это все понятно, но чем мы будем заниматься, на что мы будем классно жить?
Фаза очень понятная, и что в Москве, что где-то на окраинах она типовая. Это такая попытка выдохнуть, не задумываться, не рефлексировать и отложить серьезные вопросы следующим поколениям. Причем с деградацией системы образования это еще приведет к тому, что новым поколениям придется не просто придумывать все заново, а потратить жизнь двух-трех поколений только на то, чтобы вообще разобраться, что это было. Поэтому, если у вас вместе с откладыванием сложных вопросов и деградируется способность их решать, вы начинаете потом не с нуля, а с большого минуса. Это опасные процессы, и мы своей деятельностью пытаемся противодействовать этой энтропии.
— Удалось ли вам за время своих поездок в Петрозаводск нащупать какую-то региональную специфику для развития города. На что ему опираться в переходе к постиндустриальной фазе?
— На травму. Как это ни странно, для территорий, которые травмированы — культурно, социально, пережили какие-то разные кризисы и не отрефлексировали их, именно травма является энергией развития. То, что пугает больше всего в Петрозаводске или в Карелии, нужно усиленно на этом фокусироваться и рефлексировать, и выстраивать деятельность вокруг тех смыслов, которые будут из этой рефлексии появляться.
Я увидел, что здесь очень много страха, причем страх этот наследуемый. Это не физиологический страх, здесь просто принято бояться. Здесь сформировалась привычка бояться, и это такой синдром — не то чтобы вымученной беспомощности, но здесь выгодно быть боязливым. Я ничего не делаю, ни в чем не участвую, меня ничто не касается. Страх стал нормой жизни, и для Петрозаводска это проявляется, с одной стороны, в том, что здесь нет длинных стратегий, здесь нет игроков, которые могли бы сказать: «А давайте в ближайшие 20 лет вот туда пойдем». Здесь будущее является брошенным предметом, и даже если какие-то люди индивидуально думают о будущем, то им не с кем об этом поговорить. Даже если эти разговоры случаются, из этих разговоров не происходит действие, и следующий шаг никто не делает, потому что страх делать, страх занять позицию, страх вообще думать, на мой взгляд, является солидаризирующим чувством Петрозаводска. С другой стороны, этот страх не позволяет Петрозаводску допустить какие-то грубые ошибки и самого себя застроить точечной застройкой, то есть этот страх имеет и позитивные моменты — территория замерла.
Потом Петрозаводск, на мой взгляд, содержит сейчас следы разных эпох. Мы позавчера проехались с Александром Марковским (эколог, лесной эксперт — прим. «Столицы н Онего») по городу, здесь есть и советские спальные микрорайоны, и какой-то туристический центр, и такая постсоветская система управления, где-то там порт закрылся, я Зареку изучал летом, какие-то слободы умерли, что-то развивается. Город накопил в себе инерционно разные процессы. Я не знаю, что с этим делать дальше, но эти процессы в городе встретились. Это не уникальная ситуация, очень много индустриальных городов, которые в такой фазе находятся.
— Вы упомянули Александра Марковского. Думаю, он показывал вам городские леса. Могут ли они стать одним из ресурсов развития Петрозаводска?
— Вообще, фаза индустриализации, особенно советских городов, характеризовалась ресурсным отношением ко всему — к человеку, к природе, к культуре и так далее, поэтому мы получили типовые города, в которых лучшие природные места отданы индустриальным объектам. Порт, вокзал, заводы, даже у вас прибрежная территория — не городская, а индустриальная. Это как раз следствие индустриализации. Обратный откат от этой истории говорит о том, что городу нужно учиться взаимодействовать с природой. Это основной смысл, который мы вкладываем в наши девелоперские проекты, а мы вынуждены сейчас стать девелоперами, потому что современные девелоперы не понимают, как развивать деятельность. У нас в каждом проекте есть центр восстановления водных ресурсов, центр восстановления лесов, питомник или оранжерея, которые начинают заниматься городскими садами. Мы понимаем, что даже для того, чтобы выйти из этой индустриальной фазы городу нужно поменять отношение к природе. Это отношение можно поменять только через деятельность. То есть ты не можешь повесить слоганы «Любите природу!», «Не мусорите!». Человек должен в своей повседневной практике, в своей какой-то социальной карте увидеть, что есть биологи, городские лесничие, что кто-то занимается просвещением, ученый снимает передачу. Человек должен увидеть, что социальная картина деятельности поменялась, потому что природа стала нормальной деятельностью.
У Петрозаводска, конечно, большой потенциал для перехода к этой фазе. С точки зрения пространства, у вас много всего, а с точки зрения компетенций — разрыв колоссальный, потому что для перехода к лесам нужно сначала переосмыслить, что такое лес в городе. Здесь нужна гуманитарная деятельность, кто-то должен в городе собраться — философы, ученые, городские ученые — и хорошенько так подумать, что такое город и что такое лес, как в XXI веке город и лес сосуществуют друг с другом, какие мы можем породить из нашего опыта идеи. То, что я вижу сейчас, это попытка превратить лес в рекреацию в разной форме. Потому что парк понятен, и рекреация для индустриальных городов тоже понятная фаза. Мы где-то фигачим, и нам нужно где-то отдыхать, поэтому индустриальный город пытается из любой природы сделать рекреацию прежде всего. Дети, пляж, коньки, спорт — в первую очередь. И он не хочет делать из леса деятельность, потому что это сложно. Это надо думать: какие-то ученые, какие-то лаборатории, какая-то наука. Нафиг это все надо, ребята! Поэтому мне кажется, что потенциал у Петрозаводска большой, но, как признался Александр, таких, как он, не очень много, и в городской администрации формируется слабый запрос на эту деятельность — скорее всего, с другой целью: сделать городские леса частью городского хозяйства, а не с целью сделать леса городской деятельностью, потому что это сложно.
Индустриальным городам очень тяжело, потому что у них отсутствует эта научная гуманитарная составляющая, которая могла бы в определенном смысле и породить еще эту деятельность, показать пример, как с этим работать. Почему мы всегда задаем себе вопрос: хорошо, классная идея, а кто это будет делать? И тут выясняется: вуза нет, специалистов нет, денег нет, инвесторов нет, потому что мы никогда этого не делали — и все. Скорее всего, если мы с вами через несколько лет встретимся, городские леса удастся сохранить, но породить новую деятельность не удастся, потому что для этого нужно сделать сверхусилие. А если нет длинных стратегий, то некому встать и занять позицию, чтобы сделать усилие здесь и сейчас. Ну, за исключением Александра, и то у него сильная позиция заключается в том, что он — эксперт в этой истории, а слабая — в том, что его мало. Вокруг него должна возникнуть экосистема — ученые, предприниматели, кто-то еще, и эта система должна возникнуть не гипотетически, а уже здесь и сейчас должна быть.
— А формируется ли уже какое-то городское сообщество, которое хотело бы развивать Петрозаводск?
— Я бы сказал так: как и в предыдущие разы, я вижу, что здесь разные команды пытаются что-то делать, и, если бы все те люди, которые приглашали меня четыре раза, вместе встретились хотя бы раз, это было бы городское сообщество. А сейчас получается, что у нас есть группы разрозненных городских продюсеров, которые в принципе повестку диалога и повестку кооперации транслируют, но не делают сами, потому что не умеют это делать. Не потому, что не хотят, нет, я подозреваю, скорее всего, что они не знают, например, как собрать открытый проектный семинар, как после проектного семинара собрать рабочую группу, которая висит не на тебе, а на той концепции, которую она породит.
Это еще одна проблема индустриальных городов, когда в них копятся человеческий опыт, рефлексия, но они копятся в формате монологов и формате нереализованных идей, и в любом диалоге ты будешь пытаться найти того, кто будет реализовывать твои идеи. А когда встречаются в диалоге все, у кого есть свои идеи, то, как правило, этих людей сначала склеивает — ох, как нас много! — а потом отбрасывает, потому что никто не берет твою идею. Придумывать совместную общую идею они не умеют, и, скорее всего, я думаю, эти качели будут продолжаться до тех пор, пока не начнет поджимать предыдущее поколение, которое скажет: «Ребята, мне уже 40 лет, а я тут ничем не занимаюсь» либо «Мне 20 лет, я люблю этот город, но мне здесь нечем заняться». То есть когда внешние социальные угрозы в виде неиспользуемых, бесполезных поколений тем героям, которые здесь сейчас живут и занимаются проектами, явно покажут на их личной практике, что пора объединяться. Но, боюсь, тогда уже будет поздно, потому что любой город — это ресурс для сильных систем, для экологизирующих девелоперских компаний, для финансово-промышленных групп. А чтобы возникло сообщество, которое способно понять город как собственную систему, это, видите, сколько нужно пройти — от травматического опыта, пережить, отрефлексировать и выйти на другой уровень развития, поэтому я бы начинал с каких-то историй, связанных с гуманитарными компетенциями, коллективным мышлением о городе, и коммуникационными практиками, как научиться быстро договариваться.
Интервью записал Валерий Поташов специально для «Столицы на Онего»
Комментарии
Уважаемые читатели! В связи с напряженной внешнеполитической обстановкой мы временно закрываем возможность комментирования на нашем сайте.
Спасибо за понимание