Как на севере России пережили самую губительную инфекцию в мировой истории более ста лет назад.
Самой масштабной пандемией в истории человечества принято считать «испанский грипп» или «испанку», бушевавшую на планете в 1918-1920 годах. По разным оценкам, этот вирус поразил свыше полутора миллиарда человек, то есть примерно каждого третьего жителя Земли, а число жертв пандемии исчислялось десятками миллионов. Точной цифры умерших от испанки нет, но в некоторых публикациях называют и 50, и даже 100 миллионов. В любом случае, ковид на этом фоне выглядит пока не столь устрашающе: количество заразившихся коронавирусом только приближается к полмиллиарда человек, а скончавшихся – к шести миллионам.
В России эпидемия испанки, или, как еще называли, инфлюэнцы выпала на самый разгар Гражданской войны, когда шансы погибнуть от пули и голода были куда выше, чем от гриппа, а в стране гуляли сыпной тиф, холера и оспа. Вероятно, поэтому самая губительная пандемия прошла по российским просторам с меньшими последствиями, чем по другим уголкам мира.
«Смертельная хворь цепко тянется за нами»
В Карелию испанку занесли британские, американские и французские войска, высадившиеся в Мурманске и Архангельске. Как отмечается в статье «Пандемия испанки 1918 года в России. Вопросы сто лет спустя», которая вышла прошлой весной в «Журнале микробиологии, эпидемиологии и иммунобиологии», в Северной армии генерала Евгения Миллера и среди населения Архангельской губернии – в том числе и Кемского уезда – «испанка господствовала почти безраздельно».
«В первой половине августа 1918 года из Бостона вышел пароход «Nagoya», который должен был доставить в Архангельск 339-й пехотный полк армии США, – пишут авторы статьи. – Первые заболевшие появились, еще когда пароход был в океане. 5 сентября 1918 года полк высадился в порту Архангельска. Рядовой, выдвинувшийся на фронт с красными подразделениями, К.Г. Шой писал 10 сентября в дневнике: «Смерть, кажется, начинает входить во вкус и привычку. Сегодня скоропостижно умер еще один солдат из нашей роты. Последовали короткие похороны в ближайшей деревне. Н-да, не очень-то оптимистичное начало для нашего небольшого войска, прореженного гриппом, – 36 человек роты «В» были оставлены больными в Архангельске. И смертельная хворь цепко тянется за нами, помечая могилами несчастных чужие берега».
От интервентов вирус перекинулся на население Архангельской губернии, к которой тогда относился весь север Карелии, и в октябре 1918 года правительство Северной области было вынуждено создать комиссию по борьбе с инфлюэнцей. Вот какие интересные данные приводят авторы статьи, посвященной пандемии испанки в России:
«В Кемском уезде инфлюэнца составила 19,5% (3784 человека) от всех случаев заболеваний в сентябре–ноябре (выделено «Столицей на Онего»). В Шенкурском уезде было зарегистрировано 5130 случаев гриппа, тяжелых 61, умерло 5; пневмония – 191, тяжелых 14, умерло 3. При отсутствии унифицированной статистики выводы о смертности затруднены, но очевидно, что она не была экстремально высокой».
С уважением к умершим
Упоминание об испанке в Карелии можно встретить и в мемуарах британского полковника Филиппа Вудса, который в 1918-1919 годах командовал отрядом карельских добровольцев. «Наши войска атаковала эпидемия гриппа в той смертельной форме, которая в 1918 году словно косой прошлась по Европе, наиболее сильно затронув Англию. Очень пострадала рота морских пехотинцев Дрейк-Брокмана, и мы часто находили карельские лодки из числа тех, что подвозили нам припасы, вытащенными на берег реки рядом с избушкой, внутри которой лежал мертвый экипаж», – приводит слова британского полковника профессор истории Ник Барон в своей знаменитой книге «Король Карелии».
Однако командир Карельского полка вынужден признать, что удар испанки по самим карелам оказался еще сильнее.
«Эпидемия гриппа долго не покидала Кемь и Карелию, в основном из-за апатии и фатализма местных жителей, а также из-за отсутствия вентиляции в перетопленных и перенаселенных домах. Особенно страдали от нее карелы, и в течение многих недель в наших войсках в Кеми ежедневно умирало по два-три человека», – констатировал Филипп Вудс.
Примечательно, что при всей своей «апатии и фатализме» жители Карелии весьма щепетильно относились к захоронению умерших, хотя это было сопряжено с огромными трудностями.
«В местном климате земля промерзала на глубину нескольких футов и была твердой, как камень, поэтому перед тем, как копать могилу, нужно было развести костер и поддерживать его в течение нескольких часов. Огромные костры, движущиеся силуэты и пляшущие тени людей, присматривавших за огнем, производили довольно жуткое впечатление, особенно на фоне черных сосен и крашеных деревянных памятников на кладбище», – повествует в своих мемуарах полковник Вудс.
Другой трудностью командир Карельского полка называет «серьезную нехватку дерева, пригодного для изготовления гробов».
«В России гробы обычно тщательно украшались и раскрашивались, и использование обычных досок или грубой сырой древесины для этих целей считалось неприличным, так как означало неуважение к умершему, – пояснил Филипп Вудс. – Посовещавшись с Григорием и Николаем, мы разработали план, как преодолеть эти трудности. Мы приобрели величественный гроб с резьбой и росписью, обильно украшенный серебряными и золотыми листьями, в котором, как сказал Григорий, «почел бы за честь упокоиться любой граф». Различие между этим гробом и любым другим заключалось в том, что в нем мы устроили съемное дно, и после того, как он опускался в могилу, с помощью четырех шнуров его вытягивали обратно, в то время как тело умершего в грубо сколоченном ящике оставалось внизу. На какое-то время, чтобы отдать должное приличиям, гроб оставляли на кладбище, прикрыв его брезентом, затем забирали обратно на станцию и готовили для очередной церемонии. Карелы очень гордились пышностью своих похорон, идея которых пришлась по душе как их чувству юмора, так и свойственной им бережливости. До того, как главнокомандующий распорядился покрывать похоронные расходы из официальных фондов, карелы оплачивали их из денег, собранных на танцевальных вечерах, которые организовывались для этой цели».
Точных данных о жертвах испанки в Карелии, как и в целом в России, нет. Никаких прививок населению тогда никто не делал, да и вакцины против инфлюэнцы попросту не было. Но, как утверждают авторы исследования, опубликованного в «Журнале микробиологии, эпидемиологии и иммунобиологии», в 1919 году заболевание уже не имело признаков пандемического гриппа.
Валерий Поташов
Комментарии
Уважаемые читатели! В связи с напряженной внешнеполитической обстановкой мы временно закрываем возможность комментирования на нашем сайте.
Спасибо за понимание